Ненависть
Шрифт:
— Ах, какой вы у нас шикарный! Картинка!
— За таким кавалером — ударишь карьером. Вот именно! — звенел серебряный голос Морьки Звонцовой.
В палатке трактористок Катюши не было. Сопровождаемый девчатами Митька вышел из палатки.
В стороне от костра стояла Катюша. Словно не замечая Митьку и не слыша девичьих голосов, поникнув, задумчиво заплетала она темную, как осенняя ночь, косу. Но пальцы, точно одеревенев, не слушались ее. Чувствуя, зачем пришел приодетый, похорошевший Митька, для кого обулся он в
Митька, бесцеремонно расталкивая окруживших его девок, направился было к Катюше. Но в это время из-за березнячка, ослепив Митьку белым накалом фар, бесшумно подкатила директорская автомашина. Резко затормозив, с глухим сердитым рычанием машина остановилась. В распахнутой дверке кабинки показался слегка сутулый, близоруко прищурившийся Азаров.
– Катюша?! — негромко окликнул Азаров.
– Я, товарищ директор,— робко отозвалась она и, оглянувшись на Митьку, нерешительно шагнула к машине.
Азаров, легко выпрыгнув из машины, протянул девушке руку и, скупо улыбаясь, сказал:
— Ну вот, а нас на массив нелегкая понесла: сказали, что ты в ночной смене.— Он неловко взял ее под руку и, приказав шоферу заглушить мотор, повел Катюшу от костра в подернутую вечерням сумраком степь.
Не веря глазам, не понимая случившегося, Митька стоял как вкопанный. Он долго видел в озаренной последними отблесками заката степи удаляющиеся фигуры Азарова и Катюши, слышал приглушенный говор — и вдруг ощутил такую смертельную тоску, такое безразличие, что, не обращая внимания на девок, безвольно и тупо побрел к своей палатке.
И опять в стороне, над глухим и дремучим займищем, кричал чибис да угрюмо гудела на сонном озере выпь.
Девки, дурачась близ костра, напевали:
Завлеку — любить не буду, Пусть тоскует обо мне!
Прислушиваясь к песне, Митька остановился и горько подумал: «Нет, стало быть, не судьба. Уйдет она от меня. Потеряю я ее. Потерял уже, на факте!..»
Раскурив береженную целых три дня для встречи с Катюшей папироску, Митька огляделся кругом. Вправо лежал массив поднятой целины, на котором работала ночная смена его бригады. Встречный ветер глушил гулкий клекот тракторных моторов.
Беседа между Азаровым и Катюшей была немногословной. Сначала, пока шли они от табора темной степью, директор расспрашивал Катюшу о пахоте, о бригаде, о трактористах. Но и по тону его рассеянных, беспорядочных вопросов, и по тому, как бережно вел он ее под руку,— по всему чувствовала Катюша, что главное впереди, и потому отвечала на вопросы директора односложно, бессвязно и скупо. То, что Азаров на глазах подруг,— а главное на глазах у Митьки,— взял ее под руку и увел в степь, и льстило Катюше, и пугало ее.
Они прошли несколько шагов молча.
Оглянувшись
— Вот я о чем, Катюша. Девушка ты у нас молодая, замечательная. Да. Трактористка отличная, на лучшем счету. И бригадир Чемасов тобой дорожит, и управляющий отделением тобой не нахвалится. Все это так. Но мне, видимо, придется отдать приказ о твоем увольнении.
— Как?! — встрепенувшись, глухо спросила Катюша.
— Уволить,— твердо сказал Азаров. Он не спеша выбил из трубки пепел, набил ее табаком и, позабыв раскурить, продолжал: — Я вынужден буду сделать это…
— За что, товарищ директор? — чуть слышно спросила Катюша.
— По соображениям сугубо политического порядка… Скандальный случай на вашем полевом стане с инженером Стрельниковым помнишь? — спросил Азаров.
— Помню! — отозвалась Катюша.
— Ты действительно дала ему пощечину?
— Был такой грех.
— Ну вот видишь…
— Я отрекаться, товарищ директор, не буду — съездила. Такого бы гада надо всей бригадой отволтузить.
— Ну-ну-ну…— дотронувшись до ее плеча, примирительно молвил Азаров.— За что же?
— Ах, не знаете?!
— Не знаю.
— Ну и слава богу… Что ж, увольняйте. Я и сама уйду, если так…— кусая губы, сказала Катюша.
Мысль о том, что директор снимает ее, Катюшу, с трактора, что суждено ей, изгнанной из зерносовхоза, расстаться со всем привычным и близким,— эта мысль так ошеломила девушку, что, судорожно уцепившись за руку Азарова, Катюша, точно задыхаясь от раскаленных обидой слов, сказала:
— Господи, али я виновата? Товарищ директор! У нас трактора пятеро суток стояли. У меня сердце изныло… Я к нему сначала добром, а он с этой дурой Кар-мацкой — со смехом… Да, ей-богу же, мы бы и по сию пору без прицепов сидели. Ну каюсь, грешна, понимаете, вдарила. Такая я уж, дура, горячая… Ну, как же теперь?..— И Катюша, пришибленно поникнув, умолкла.
Изумляясь ее непосредственности, искренности и простоте, Ачаров даже слегка растерялся. Потом, осуждающе покачав головой, ответил:
— Как же теперь? В том и вопрос, Катюша… Нехорошо получилось. Оскорбление специалиста — это, говорят, политический скандал. Стрельников поспешил сделать из этой истории необходимые для него выводы… Что ни говори, а прицепы-то ведь в конце концов он сделал. Видишь ли, надо понимать, друг мой, что специалист он старой закалки и…
— Враг он, товарищ директор! — убежденно сказала Катюша.— А уж ежели верите вы в него больше, чем в меня,— увольте. Что же, ладно. Уйду. Прощайте…— прошептала она и, рывком выдернув из ладони Азарова руку, круто повернулась и пошла прочь.