Ненависть
Шрифт:
— Ладно, ладно. В общих чертах все будет выглядеть так. Для начала мы получим несколько экспертных заключений от ряда ученых, доказывающих, что прямой причинно-следственной связи между химикатами и раком нет. Причем я и сам действительно не думаю, что она есть. — Карл заглянул в свои записи. — Вот список экспертов, чьими услугами всегда пользуется «Синергон». Мы также подбросим истцам тонны запросов на проведение исследований и зарегистрируем столько ходатайств, сколько сможем, чтобы максимально увеличить их судебные издержки. «Синергон» готов бросать деньги на это дело пачками, а у другой стороны таких возможностей явно нет.
— После того как
Он снова улыбается и, как мне кажется, самодовольно надувает грудь.
— Немедленно начинайте готовить черновики первой серии запросов на документы от второй стороны. Я жду их у себя на письменном столе завтра утром. А еще будьте готовы к целому ряду поездок в Арканзас в ближайшие несколько месяцев. Приобретите для этих целей приличные чемоданы. И еще одно. — Он выдерживает паузу и улыбается. — Прекрасный костюм, Эмили. — Он еще и подмигивает мне, давая понять, что я свободна. И у меня почему-то нет никаких сомнений в том, что он сейчас представил меня голой.
* * *
Получив работу в большой адвокатской конторе, вы вскоре понимаете, что продали свою душу. Тот, кто пытается вас в этом переубедить, либо лжет, либо занимается самообманом. Но до настоящего момента я все-таки считала, что продаю свою жизнь, а не и в самом деле душу. Я знала, что эта работа будет отнимать все мое время, не позволяя вести даже подобие светской жизни. Тот, кто попадает на эту территорию, должен быть готов постоянно отменять свои планы, визиты к врачу и отпуска. Большинство из нас по пятницам сидит в офисе со скрещенными пальцами, молясь, чтобы эта неделя стала исключением и партнер не подсунул нам на письменный стол какую-нибудь работу, которую «обязательно» нужно закончить к утру понедельника.
Но если не думать о душе, быть сотрудником фирмы — все-таки очень хорошо. Хотя большую часть времени я работаю с перегрузкой и по принуждению, мое жалованье позволяет мне выплачивать гигантский кредит, взятый на обучение в школе права, да еще арендовать отдельную квартиру в Виллидж. Пусть площадь ее составляет всего около тридцати квадратных метров, иметь свой собственный угол на Манхэттене — это, по-моему, шикарно, ведь многие готовы продать свои внутренние органы, чтобы купить тут жилье.
Я начинаю просматривать иски, поданные против «Синергона». Я читаю о доведенных до нищеты людях, живущих в никому не известном крошечном городке — Каддо-Велли, штат Арканзас. Население — пятьсот шестьдесят пять человек. Первый иск от семьи Джонсов, они подали в суд, потому что их мать, Джо-Энн, умерла от острого лимфобластного лейкоза. Теперь мистер Джонс в одиночку растит пятерых детей в возрасте от двух до девяти лет. Они живут в четверти мили от речки Каддо, и Джо-Энн была седьмым человеком в Каддо-Велли, которому поставили такой диагноз. В результате уровень заболеваемости раком в этом городе превышает средний по стране в пятьсот раз.
Я
На меня накатывает волна стыда, когда я осознаю, в чем заключается моя работа. За что именно мне платят. Каждые две недели я получаю свой чек, страховку, медицинское пособие (которое понадобится, если когда-нибудь раком заболею и я), а взамен я должна провести и этот вечер, и следующие полгода, разрабатывая план защиты «Синергона» от перераспределения ничтожной доли его богатств в пользу пятидесяти семей, нуждающихся в помощи и заслуживающих ее. Интересно, как бы отнесся к этому делу Эндрю, который каждый день возвращает людей к жизни в своем отделении экстренной медицинской помощи, который реально делает этот мир лучше; но я пытаюсь не думать об этом. Затем мелькает короткая, как вспышка, мысль о том, что бы сказала моя мама, чьи волосы выпали прядь за прядью, а груди были ампутированы, если бы увидела, кем я стала. Не хочу об этом знать. Я просто нахожу сайт Американского общества борьбы с раковыми заболеваниями и делаю денежное пожертвование в сто долларов, скромный знак искупления, ничто по сравнению с иском на пятьдесят миллионов.
И только после этого я начинаю составлять наброски различных ходатайств для Карла и блокирую все свои чувства. Я не поднимаю глаз от бумаг, пока за окнами не становится темно и на Манхэттен не опускается вечер. Лишь изредка до меня доносится вой полицейских сирен, и он успокаивает меня — колыбельная песенка Нью-Йорка.
Мне и в голову не приходит бросить все это.
ГЛАВА 3
Я возвращаюсь домой, к куче грязной одежды, лежащей посреди моей квартиры. Судя по ее ошеломляющим размерам, уровень угрозы того, что у меня не будет свежей смены белья на завтра, поднялся с желтого (повышенного) на оранжевый (высокий). Я разрешаю себе не участвовать во всеобщей борьбе за чистоту трусов, ведь на работе никто не станет заглядывать мне под юбку. А если станет, найдет там то, чего заслуживает.
Лампочка на моем автоответчике мигает в сдвоенном ритме: раз, раз-два, раз, раз-два. Значит, получено два сообщения.
— Эй, Эмили, это папа. Звоню просто узнать, как твои дела. — Щелчок, отбой.
— Эй, Эм. — Голос Джесс отскакивает от стен моей квартиры, напоминая, что я живу в идеально квадратной комнате. — Надеюсь, ты держишься нормально после того, что произошло у тебя с Эндрю. В пятницу вечером. Ты. Я. Бар Товарной биржи. Мы должны выбраться куда-нибудь в город. Никаких отказов я не принимаю.
Хотя я познакомилась с Джесс просто потому, что на первом курсе юридической школы наши комнаты оказались рядом, она превратилась для меня из соседки в сиамского близнеца/очаровательную неудачницу/мою еврейскую маму/ человека, патологически зависящего от меня/Тони Роббинса[7]. Я хочу ей перезвонить, но понимаю, что она уже спит. Каждый вечер по будним дням Джесс ложится ровно в 22:43 — единственное последствие ее борьбы с обсессивно-компульсивным расстройством, которым она страдала в детстве.