Ненавистная фрау
Шрифт:
Боденштайн ответил на ее взгляд. Инка Ханзен в молодости с короткими волосами. Невероятное сходство!
— Меня интересует только расследование дела. — Он улыбнулся подчеркнуто холодно. — Приятного вечера.
Оливер пересек двор — при этом ему казалось, что он чувствует спиной взгляд Тордис, — и вошел в конюшню с торца. В проходе царили оживление и суматоха. Лошади, привязанные к стержням решетки боксов, были вычищены, оседланы или только что расседланы. Несколько лошадей находились в светлом шестидесятиметровом манеже. Фридхельм Дёринг сидел на резвом
— Извините, — раздался голос за спиной Боденштайна, — могу я вам чем-то помочь?
На мужчине были светлые бриджи для верховой езды и рабочая обувь. Его лоб украшал пластырь. Мужчина осмотрел Боденштайна с головы до ног. Похоже, присутствие посторонних в этой конюшне не приветствуется.
— Мне нужен господин Дёринг, — сообщил Боденштайн, — спасибо.
В этот момент Фридхельм Дёринг прогалопировал мимо двери и посмотрел на Боденштайна. На его лице промелькнуло удивленное выражение, и он осадил свою лошадь.
— Добрый вечер, господин главный комиссар! — крикнул он, и все посетители манежа невольно, кто заметно, а кто слегка, повернулись в сторону Боденштайна.
В глазах мужчины в светлых бриджах читалось неудовольствие. Боденштайн догадался, что это, вероятно, инструктор Кампманн.
— Добрый вечер, господин Дёринг, — ответил Боденштайн.
— Вы ко мне? — Фридхельм резко натянул поводья, потому что лошадь сделала пугающий скачок в сторону.
— Да, но я подожду.
Боденштайн наблюдал за тем, что происходило в манеже, но мысли его крутились вокруг молодой женщины по имени Тордис и уходили в далекое прошлое. Он спрашивал себя, был бы у него шанс с Инкой, если бы Ингвар Руландт годом раньше уехал из Руппертсхайна, чтобы сделать карьеру жокея в большом мире. Догадывалась ли Инка, насколько он в нее влюблен? Вероятно, нет. Еще с малых лет Оливер умел хорошо скрывать сильные чувства. Для Инки он всегда был только старшим братом Квентина, не более. Боденштайн покачал головой и переключился на то, что происходило в манеже.
Инструктор Кампманн стоял теперь в центре и давал инструкции какой-то женщине. Его взгляд постоянно возвращался в ту точку, где стоял Боденштайн, и, казалось, ему абсолютно не по душе вновь видеть рядом с собой полицейского. Дёринг, напротив, выглядел совершенно невозмутимым. Он перекинул через круп своей лошади попону и ехал шагом с длинным поводом. При этом он непринужденно болтал с другой наездницей, которая только начала заниматься верховой ездой. Или он стреляный воробей, или привык общаться с государственными службами. Когда он наконец выскочил из седла и повел свою лошадь в конюшню, Боденштайн последовал за ним.
— Красивый жеребец, — кивнул он Дёрингу. — Это конкурная лошадь?
— Да, и в самом деле хорошая, — подтвердил тот с гордой улыбкой и провел рукой по влажным от пота волосам.
Боденштайну приходилось признать, что Фридхельм Дёринг обладал ярко выраженной мужской внешностью. Рейтузы для верховой езды были неприлично узкими, и, как у балеруна, под серой тканью отчетливо вырисовывалось его мужское достоинство. Светлые глаза
— Я купил его на аукционе, когда ему было два года, — похвастался Дёринг с нескрываемой гордостью. — Вы разбираетесь в лошадях?
— Немного, — подтвердил Боденштайн. — Раньше я сам занимался верховой ездой, но сейчас у меня, к сожалению, нет на это времени.
— Конная полиция, да? — Дёринг панибратски подмигнул.
— Нет, это было до того, как я начал работать в полиции, — возразил Оливер, не отвечая юмором на замечание, явно отпущенное в качестве шутки.
Дёринг одарил его оценивающим взглядом, снял с лошади теплоизолирующую попону и повел в денник.
— Вы каждый день выезжаете ваших лошадей? — поинтересовался Боденштайн.
— Нет. — Дёринг сдвинул дверь денника и снял свою куртку, которая висела на крючке перед боксом. — Обычно это делает моя жена, но она сейчас в отъезде.
Он говорил совершенно спокойно и невозмутимо, и если бы старший комиссар не видел утром Анну Лену Дёринг с ее обезображенным лицом, он бы тоже не сомневался в его словах.
— Ваших лошадей лечит муж Изабель Керстнер, не так ли?
— Да, — Дёринг накинул куртку, — он действительно хороший ветеринар, но как мужчина он был Изабель не пара.
— Почему вы так думаете?
Дёринг вдруг ухмыльнулся, и на его загорелом лице обнажились очень белые зубы.
— Давайте выпьем пива. Потом я расскажу вам об Изабель все, что вы хотите знать.
Доктор Михаэль Керстнер стоял рядом с мерином сивой масти и обследовал тот участок груди животного, где он в минувшую субботу наложил шов из шестидесяти стежков.
— Ну как? — озабоченно спросила Анна Лена Дёринг.
— Внешне абсолютно нормально, — ответил Керстнер, — воспаления нет. Если нам повезет, в дальнейшем это не скажется на движении.
Анна Лена Дёринг погладила лошадь, которая спокойно позволяла производить с собой все эти действия. В этот момент открылись ворота во двор. Керстнер и Анна Лена Дёринг обернулись.
— Миха! — На напряженном лице Георга Риттендорфа появилось выражение облегчения. — Слава богу, ты снова здесь! Я так переживал.
Риттендорф крепко обнял своего друга.
— Все позади, — ответил Керстнер.
Анна Лена Дёринг закашлялась, и только сейчас, казалось, Риттендорф осознал, что они не одни.
— Анна! — испуганно воскликнул он. — Что с тобой?
— Это Фридхельм. — Ее лицо перекосилось. — В субботу.
— Свинья! — Риттендорф покачал головой. — Ты должна на него заявить.
— Это ничего не даст. — Анна Лена Дёринг погладила нос своей лошади.
— Но так больше не может продолжаться! Что скажет на это Флори?
— Он уже несколько лет говорит, что я должна развестись с Фридхельмом, — вздохнула она, — и сейчас я это сделаю. Фридхельм не знает, где я.
— Что известно на данный момент полиции? — обратился Риттендорф к своему другу.