Ненавистный брак

Адамс Браво Каридад

– Пока, боюсь, что нет, Катя. Елизавета Ивановна из тех созданий, что долго остаются детьми. Она даже не представляет, что такое любовь, но любит землю и весьма ласкова с родными, особенно с пап'a, которого просто обожает. Кроме того, она не легкомысленна, и ее брат говорит, что она интересуется книгами и не очень-то ладит с маман, а это само по себе является лучшей рекомендацией, – Карелин снова улыбнулся, на этот раз иронично.

– Ты не говорил с ней, батюшка?

– Очень мало. Елизавета Ивановна молчалива и сдержанна, но мне достаточно было видеть, с какой любовью подходит она к кровати больного пап'a. Я смотрел на ее нежные, как у маленькой

королевы, руки, ласково ухаживающие за старым полковником, и чувствовал вызванную этими ласками ревность к беспомощному инвалиду.

– Ты дюже сильно любишь ее, батюшка!

– Верно, я никогда не чувствовал того, что чувствую теперь. Я живу, как оглушенный, в круговерти, ровно в центре вихря, одержимый своей манией. Передо мной только она – с утра до ночи, во сне и наяву. В голове только одна мысль – где она, что делает?.. Вечером я постараюсь остаться с ней наедине. От ее поведения зависит, осуществится ли мое намерение завтра же просить ее руки.

Карелин поспешно оделся, страстно желая увидеть Лизу, как можно раньше, но когда он пришел к Керловым, его встретил Дмитрий. Павла Петровна была в комнате дочери. Она пребывала в отчаянии от нежелания Лизы одеваться к ужину.

– Мам'a, эти постоянные приглашения князя Карелина просто невыносимы! – возмущалась Лиза.

– Если ты на самом деле сильно любишь пап'a, то не говори так. Неужели ты не понимаешь, что он в отчаянии? От тоски он на грани безумия. – Павла Петровна вперилась в дочь суровым взглядом, и Лиза вздрогнула.

– Я понимаю, что он болен и страдает.

– Твой пап'a болен на всю жизнь. Он этого не знает, и не нужно говорить ему об этом, но если он встанет с кровати, то только для того, чтобы пересесть в инвалидное кресло... Мне жаль наносить тебе такой удар, но поскольку ты неразумна, тебе лучше знать об этом. Теперь нам с тобой придется улаживать дела, доведшие его до болезни.

– Нам? – Лиза снова вздрогнула. Она поняла, что мать не лгала, и ее ожидало нечто ужасное.

– Да, нам с тобой, и речь идет не только о деньгах. Как я поняла, бедность тебя не пугает. Еще бы, ведь ты не знаешь, что это такое! Но сейчас я не об этом, а о чести. Я имею в виду, что есть такие обязательства, которые могут обесчестить самого благородного дворянина, если их не выполнить. И единственный человек, который, кажется, готов помочь нам, именно тот, с кем ты упорно обращаешься хуже, чем с прислугой. – Павла Петровна постепенно распалялась. – Неужели ты не замечаешь, каким становится лицо пап'a всякий раз, как ты плохо отзываешься о князе? Зачем я приглашаю его, как ты думаешь? Как считаешь, зачем я нашла его, зачем возобновила давно позабытую дружбу с ним? Да затем, что он единственный, кто может спасти Ивана Петровича, спасти его репутацию, облегчить наше положение и улучшить его состояние, насколько это возможно.

Лиза печально смотрела на мать, изменившись в лице.

– Это чудовищно! – пробормотала девушка.

– Чудовищно, Лиза, если дети не понимают, каков их долг! Пап'a умирает из-за тебя, думая, что ты останешься вконец разоренная, опозоренная, что твое имя будет обесчещено, и ни один мужчина не подойдет к тебе, а ты... ты, наоборот, не можешь доставить ему даже маленькой радости – быть любезной с Карелиным. Я знаю, что Иван много раз просил тебя быть с ним вежливой и милой.

– Я так и сделаю, маман, – горячо пообещала девушка.

Лиза вытерла увлажнившие ее щеки слезы, так что было почти незаметно, что она плакала, и начала быстро одеваться.

Павла Петровна вышла из комнаты. “Как жаль, что дочь влюбилась в этого шалопутного Федора Лаврецкого, с которым, к счастью, давно не виделась”, – с яростью думала она.

Когда Лиза спустилась вниз, Карелин повернулся к ней и был ослеплен – никогда еще девушка не выглядела такой обаятельной и привлекательной, как в тот момент: свежие, немного бледные щеки, мягкий взгляд, улыбка искренней признательности на губах, прежде таких презрительных, таких холодных и высокомерных по отношению к нему. Дмитрий тактично удалился, выполняя указания матери, а Александр пошел навстречу Лизе.

– Вы остались в одиночестве, князь, – нежно промурлыкала она, протянув Карелину руку, которую он с благоговением поцеловал.

– Ради бога, не называйте меня князем, Елизавета Ивановна. Не могли бы Вы называть меня просто Александром Павловичем? Так меня зовут друзья, и хоть я не смею называть Вас своим другом, но очень бы этого хотел...

– Почему же нет, Александр Павлович? – улыбнулась она. – Моя дружба и моя признательность принадлежат Вам целиком.

Лиза прикладывала массу усилий, чтобы быть любезной, и ей это удавалось; она заставляла влюбленное сердце Александра трепетать от искреннего чувства. Они вместе пошли в музыкальную залу. Лиза искала тревожным взглядом мать или брата, но никого из них здесь не было. Она села рядом с Карелиным у окна, и заговорила об отце, отмечая, что Александр питал к ее отцу искреннюю симпатию.

– Если позволите, я привезу из Петербурга специалиста, моего знакомого, – любезно предложил он.

– Но это такие хлопоты... это было бы обременительно для Вас.

– Я, так и так собирался привезти его... он отличный врач. Соглашайтесь на мое предложение, если хотите быть моей подругой, как я уже сказал. Ваше согласие осчастливило бы меня.

– Я так Вам благодарна.

– И я благодарю Вас, Елизавета Ивановна. Самое прекрасное, что есть в Вас, это беззаветная любовь к пап'a, который обожает Вас.

Вскоре пришла Павла Петровна, поняв, что настал подходящий момент; почти следом за ней вошел и Дмитрий. Подали аперетив, а чуть позже и восхитительные, типично русские, блюда. Когда ужин подошел к концу, Павла Петровна попросила дочь сыграть на пианино, и поскольку князь тоже упрашивал ее, Лиза согласилась, тем более что мать очень ловко ввернула:

– Пап'a будет очень приятно послушать тебя, лежа в кровати. Ты же знаешь, как ему нравится слушать твою игру. – Павла Петровна вместе с сыном сели на кресла у окна, стоящие вдали от пианино, давая, таким образом, Александру возможность почувствовать, что он находится с Лизой наедине.

Девушка несколько нетерпеливо, но мастерски играла по памяти какую-то пьесу, а Карелин, застыв от восторга, завороженно смотрел на нее.

– Какая приятная неожиданность! – промолвил он. – Вы любите нашу музыку и наши края.

Руки девушки стремительно летали над клавишами, словно она страстно желала забыться под этим благозвучным водопадом. Музыка была для нее занавесом, протянутым между ее изболевшимся сердцем и нежеланным гостем, который стоял рядом, легонько облокотившись на пианино, и смотрел на нее, опьяненный ее красотой и приветливой улыбкой, очарованный ее белыми руками. Боль девичьей души, вложенная в трепетные пальцы, придавала музыке глубину. Истерзанная черными сомнениями любовь искала выход в красоте, взывала к далекой душе, но попадала в иную душу, даже не подозревая того.