Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
— Но ты ведь можешь, если, конечно, захочешь, — хотя, не смотря на то, что и она желает спокойствия в своей жизни, как я, я — против. Не отпущу ее в Богом забытые места, где она закопает себя заживо. Я попытаюсь предоставить спокойствие тут поблизости, не куда не уезжая и ничего не бросая. Может, у меня получиться устроить жизнь, где не будет этой ярости, скотства, циничности, бездушности и импульсивности, что преследует нас в Нью-Йорке каждый день. И чем больше мы находимся тут, чем больше, я нахожусь с ней на близкой дистанции, я боюсь везти ее обратно, окунать в то грядущую озлобленность и омерзительную вражду меж людьми, что зациклены
— Нильс, — шепчет Роуз, и я поворачиваюсь набок, с большим интересом смотря на нее. — Мне кажется, что я…— замялась девушка, неуверенно смотря на меня, а после, опускает свои глаза, из-за чего я не вижу блеска и хмурюсь. — Когда мы вместе, мне хорошо, — тяжело выдыхает она, а я прохожу рукой по ее спине, от чего она нервно вбирает воздух. — И, кажется, я уже топлюсь в пожаре чувств, которые я могу ощущать по отношению к тебе, — ее голос становится бессильным, недужным, когда она касается моей груди, вновь выпустив нервное дыхание. — Кажется, я без какой-либо памяти и рассудка влюблена в тебя, Нильс, — еще тише говорит она, а у меня в желудке все затрепетало. Я растеряно смотрю на нее, и как взгляд полный смятения и негодующе устремлен в меня.
«Влюблена в тебя, Нильс» — только повторяет ее голос без умолку в моей голове. Я, обескуражено смотрю на девушку, которая явно ожидает от меня ответа, но у меня словно пропал голос. Она говорила так судорожно и порывисто, таким тембром голоса, словно боится своих же слов, а я готов их услышать еще раз из ее уст.
Мне никогда никто не говорил этого, кроме моей материи, но и ее слова о любви и чувствах я давно забыл, когда она погибла и мою руководила злость и ненависть на отца. Я даже не подразумевал, что услышу от нее столь искреннее и без всяких околичностей признание, отчего мое сердце облилось жгучей кровью в ответ без слов. Но вместо какого-либо ответа, чего ожидает от меня девушка, а перемещаюсь, налегая на ее тельце, смотря прямо в глаза и изучая ее негодующую и нервную, как я собираюсь всеми силами, чтобы начать говорить с ней.
— Скажи мне это еще раз. Сейчас, глядя мне в глаза, — прошу я ее, тая в себе дрожь и улыбку, которая напрашивается на мои губы.
— Я влюблена в тебя, — вновь повторяет эти слова, а я понимаю, что уже покрываю ее губы пылким и как можно нежным поцелуем, чувствуя в себе прилив какой-то безмерной силы и проснувшегося адреналина. Ее руки перемещаются по моей груди, к плечам и доходят до шеи и волос, а мои обвивают ее лицо и талию, когда она приподнимается и с большей интенсивностью целует. И впервые в этот момент я чувствую себя, полностью погружен в поцелуй, в сближение, но остаюсь в своем уме, поглаживая ее и пытаясь показать, что ее слова действительно тронули меня.
— Тогда, мне кажется, что ты сводишь меня с ума, доводя до сумасшествия, — прерывисто говорю я, осматривая, как пытают ее щеки и губ касается прекрасная улыбка.
— Думаю, все с точностью, да наоборот, — шепчет она, разглядывая меня и перебирая своими пальцами мои волосы.
— Роуз, — серьезно выговариваю я ее имя. — Будь со мной, — произношу я, прежде, задумываюсь о словах.
— Только говори чаще, — растягиваясь в улыбке, говорит девушка, заставив и меня повторить за ней. — Полежим еще немного? — спрашивает она, и я, кивая, возвращаюсь на подушку, притягивая к себе шатенку, которая не переставала смотреть на меня своими пронзительными глазами.
— Я даже не предполагал,
— У нас всегда есть один шаг от вражды к чему-то большему и чувственному, — говорит со мной девушка, глядя в потолок. — Это довольно странно и так непредвиденно, но переступив этот самый шаг, я уже чувствую легкость, находясь рядом с тобой, — продолжает Розали.
Легкость. А легкость в чем? Почему я чувствую груз, который уже сумел придавить меня к земле? Почему я чувствую теперь не просто ответственность, а то, что посмей кто-то к ней прикоснуться — ему не остаться в живых. Почему я не чувствую этих бабочек в животе, а только нервный издрог и вой с тягучим ощущением внутри? Почему ко мне приходит осознание того, что сокровище, которое является обычной девушкой с карими глазами — дороже любого удовольствия? Нет, я не чувствую легкости. А вот беспокойство, трудность и серьезность одолевает меня. Для меня настала пора понять, насколько девушка стала значима для меня, как она внезапно вторглась в мою душу и то, что я чувствую к ней иные чувства, нежели к остальным, таким же неприметным особам.
И вот то мгновение, когда для друг друга мы начинаем ставать новым невиданным миром, держась за руки, переплетая пальцы и не сводя беспокойных, но таких влюбленных глаз. Влюбленность — и я впервые отведал лакомого кусочка этого слова, когда вновь и вновь касался губами ее пухлых, естественно-розовых и манящих губ, не переставая разглядывать горящих глаз и слышать ее сбитое дыхание на себе. И вот он — тот самый полет, где я ее буду крепко держать, не отпуская, и мы, собственно, не собираемся приземляться. И сейчас я позволяю стать себе слабым, что раньше хранилось глубоко во мне, в маленькой каморке под замком.
Да, я становился действительно слабым, не смыслящим человеком, когда она была рядом, на столько рядом, что отогревало меня от тех годов хладнокровия, где я перебывал.
========== Часть 58 ” My Best Christmas” ==========
POV Rosali Price:
Сегодня я проснулась довольно рано, обнаруживая спящего светловолосого парня рядом со мной. Даже не замечая, как я расплываюсь в улыбке, я аккуратно поправляю его волосы, убирая выбившееся пряди с закрытых глаз. Его рука окутала мое тело, а ноги переплетались, отчего я чувствовала жар по всему телу, вобрав его тепло. Осознав, что это именно то утро, которое было тем самым – идеальным утром с любимым молодым человеком, я на несколько секунд замираю, тщательней рассматривая его лицо, и смягчаясь в еще более широкой улыбке. Нильс необычайно красив.
Безусловно, он был прекрасным. Расслаблен, тихо посапывая – он был милым. Действительно милым, не смотря на его образ, когда Нильс возвышался надо мной, суровел, и пронзал своими горячими и опаленными цветом голубизны глазами, что часто приобретали оттенок не чистого светлого неба, а глубокого и темного, несколько мрачного океана. Днем он был настоящим мужчиной, сильным, мужественным, а сейчас, утром – беззащитным, с растрепанными светлыми волосами на голове, трепещущими ресницами и спокойным, умиротворенным лицом, не морща лоб в порыве злости, и не сводя брови, когда хмуриться. Эта картина не знала моего умиления, но вспоминая, что сегодня еще куча дел, я как можно осторожнее вылезаю из-под парня, а следом и из-под одеяла.