Неночь
Шрифт:
Их губы почти соприкасались. Мужчина пристально всматривался в нее.
– Но я пощажу твою семью, Алинне. Если ты меня попросишь.
– Ей всего десять, Юлий. Ты не посмеешь…
– Неужели? Ты так хорошо меня знаешь?
Мия посмотрела на мать. В глазах той стояли слезы.
– Как ты там говорила, Алинне? «Не диис лус’а, лус диис’a»?
– …Мама? – прошептала Мия.
– Всего одно
– Мама?
– Юлий…
– Да?
– Я…
В Ваане есть разновидность паукообразных, известных как пауки-источники.
Самки черные, как истиноночь, и обладают самым удивительным материнским инстинктом в животном мире. Оплодотворенная самка плетет кладовую, наполняет ее трупами и запечатывает себя внутри. Если гнездо загорится, она предпочтет умереть, чем бросить его. Если его захватит хищник, она погибнет, защищая свой выводок. И столь яростно ее нежелание покидать потомство, что, отложив яйца, она уже никуда не уходит, даже на охоту. Именно поэтому паучиха-источник может претендовать на титул самой свирепой матери в республике. Поскольку, поглотив все запасы своей кладовой, самка начинает поедать саму себя.
Одну лапку за раз.
Вырывая конечности из грудной клетки. Съедая лишь ровно столько, сколько нужно, чтобы поддерживать свое бдение. Отщипывая и разжевывая, пока не останется одна лишь лапка, цепляющаяся за шелковистую сокровищницу, набухающую под ней. И когда детки вылупляются, выбираясь из нитей, которые она с такой любовью плела вокруг них, то тут же отведывают свое первое блюдо.
Мать, породившую их на свет.
Скажу вам честно, дорогие друзья, во всей республике даже самый яростный паук-источник не идет ни в какое – повторяю, ни в какое – сравнение с Алинне Корвере.
Там, в комнате, где пространство резко сузилось и превратилось в круг, из которого нет выхода, Мия увидела, как мать сжала кулаки.
Гордость заставила ее крепко стиснуть зубы.
Гнев засиял в глазах.
– Пожалуйста, – наконец прошипела донна, словно ее обжигало само слово. – Пощади ее, Юлий.
Победная улыбка, яркая, как все три солнца. Красивый консул попятился, не сводя черных глаз с ее матери. Дойдя до двери, позвал своих людей; мантия клубилась вокруг его ног, словно дым. Без лишних слов люминаты промаршировали обратно в комнату. Мужчина с волчьим лицом оторвал Мию от юбки матери. Капитан Лужица зарычал в знак протеста. Мия крепко прижала его к груди, слезы обжигали глаза.
– Прекратите! Не трогайте мою маму!
– Донна Корвере, именем закона я заключаю вас в цепи за такие преступления, как измена и заговор против Итрейской республики. Вы поедете с нами в Философский Камень.
Вокруг запястий донны сомкнулись железные кандалы, они сжали ее руки так сильно, что женщина скривилась от боли. Мужчина с волчьим лицом повернулся к консулу и покосился на Мию с немым вопросом в глазах.
– Дети?
Консул
– Мальчик все еще кормится грудью. Он может сопроводить свою мать в Камень.
– А девчонка?
– Ты обещал, Юлий! – донна Корвере пыталась вырваться из хватки люминатов. – Ты поклялся!
Скаева сделал вид, что не расслышал слов женщины. Он посмотрел на Мию, хныкающую в изножье кровати. Капитан Лужица прижимался к ее узенькой груди.
– Девочка, мама когда-нибудь учила тебя плавать?
«Кавалер Трелен» высадил Мию на жалкий пирс, торчащий из нижней части разрушенного порта, известного как Последняя Надежда. Дома, как редкие зубы боксера, хаотично липли к краю океана; картину довершали каменная гарнизонная башня и окрестные фермы. Население состояло из рыбаков, фермеров и особенно глупых охотников за сокровищами, зарабатывавших на жизнь, копаясь в старинных ашкахских развалинах, а также более сообразительных ребят, которые мародерствовали у тел своих товарищей.
Шагнув на причал, Мия увидела трех сгорбленных рыбаков, примостившихся на молу с бутылкой зеленого имбирного вина и удочками. Мужчины жадно смотрели на нее, как личинки – на гнилое мясо. Девушка поочередно окинула их взглядом, пытаясь понять, пригласит ли ее кто-нибудь на танец [13] .
Волкоед и несколько членов экипажа спустились по трапу. Капитан заметил голодные взгляды рыбаков, направленные на девушку: шестнадцать лет, совсем одна, вооруженная лишь свинорезкой. Закинув ногу на один из причальных столбов, крупный двеймерец раскурил трубку и вытер пот с татуированной щеки.
13
К этому времени она уже научилась слушать музыку.
– У маленьких пауков самый опасный яд, ребята, – предупредил он рыбаков.
Похоже, слова Волкоеда имели вес среди мерзавцев, поскольку они развернулись обратно к воде и, опершись о столбы, принялись о чем-то болтать.
Слегка разочарованная Мия протянула капитану руку.
– Благодарю вас за гостеприимство, сэр.
Волкоед уставился на ее ладонь и выдохнул облачко серого дыма.
– У людей не так уж много причин для поездки в старый Ашках, барышня. А таким девицам, как вы, и вовсе незачем плыть в эту глушь. Не хочу вас обидеть, но я не стану пожимать вам руку.
– И почему же, сэр?
– Потому что я знаю имя того, кто коснулся ее первым. – Он опустил взгляд на тень девушки, перебирая ожерелье из зубов драка на шее. – Если у таких существ вообще есть имена. Но я чертовски хорошо знаю, что у них есть память, и не хочу, чтобы они запомнили меня.
Девушка ласково улыбнулась. Опустила руку на ремень.
– Да приглядывает за вами Трелен, капитан.
– Да пребудет синь над вашей головой и под вашими ногами, барышня.
Она развернулась и побрела по причалу, прикрывая рукой глаза от яркого солнца и пытаясь найти взглядом здание, о котором говорил Меркурио. Сердце выскакивало из груди. Вскоре она его увидела – побитое жизнью маленькое заведение у края воды. Скрипящая вывеска над дверью гласила: «Старый Империал». А объявление под грязным окном сообщало Мие, что «помощь» им, оказывается, «требуеца».