Необоснованные претензии

Коултер Кэтрин

Она рассмеялась:

— Вам с Клодом следует сравнить ноты.

— По правде говоря, я растроган, хоть плачь. Это расположило ее к нему, и она спокойно произнесла:

— Благодарю, мистер Чалмерс. Она увидела, как Марта типично французским жестом машет одному из гостей.

— Приятно познакомиться, мистер Чалмерс, — сказала Элизабет и оставила его в несколько растерянной позе рядом со старым камином, сложенным из камня.

Клод как раз вызвал для нее такси, когда Роуи Чалмерс снова вырос за ее спиной:

— Я

живу недалеко от вашего отеля и арендовал “Пежо”. Машина быстроходная. Я был бы счастлив отвезти вас домой.

Клод перестал набирать номер, его темные глаза обратились к лицу Элизабет. Она знала, что он добр, но не хотела иметь ничего общего ни с кем, а в особенности с американцами. Тем более с американцем, знавшим Тимоти. Она застыла в нерешительности и смотрела, как Клод мягко опускает трубку на рычаг.

— Поедешь со своим другом, а, Элизабет? Марта и я надеемся еще увидеть тебя до отъезда домой.

Элизабет все не могла ни на что решиться, и ее это страшно нервировало. За последние месяцы она как-то совсем растерялась. Чувство уверенности приходило только тогда, когда она играла — Обещаю быть во всем, как Клод, — сказал Роуи Чалмерс. — Буду бранить вашу технику, без конца критиковать ваши пассажи, если угодно, могу даже назвать вас кретинкой.

— Очень хорошо, — ответила Элизабет. Она внезапно почувствовала, что ведет себя некрасиво, грубо. Этот человек просто вежлив, не более того.

— Если хотите взять какие-нибудь ноты у Клода, я могу размахивать ими перед вашим носом и говорить, что вы недостойны полировать клавиши фортепьяно.

Теперь ее улыбка стала естественнее.

— Благодарю вас, — повторила она. “Пежо” шел легко. Элизабет откинула голову на кожаную спинку сиденья и закрыла глаза.

— Откуда вы знаете Марту и Клода? — спросила она, поворачиваясь к нему лицом.

— Я нечто вроде эмиссара патронов Клода, — ответил он. — Они не могли приехать сами и посмотреть, как идут у него дела, а также передать ему чек на солидную сумму, конечно, — Кто они? Возможно, я их знаю.

— Они пожелали остаться анонимными. С другой стороны, мне было приятно передать ему деньги, а всю славу за хороший поступок присвоить. А вы тоже патронесса? Она улыбнулась:

— Да, тоже. Уже три года.

— Я в Париже один и пробуду здесь еще недели две или чуть больше. Я разведен. Детей у меня нет. Я не насилую женщин, не издеваюсь над животными и не рыгаю после хорошего обеда. Я совершенно безобиден. Не проведете ли завтра день со мной? Мне хотелось бы промчаться по Лувру. Если ходить там медленно, то это заняло бы по крайней мере три дня.

Элизабет медленно повернула голову. Его лицо большей частью оставалось в тени. Он красив, решила она бесстрастно. Лет тридцать пять, не больше. Густые светло-каштановые волосы, хорошо и модно подстриженные, умные карие глаза. По многолетней привычке она уже успела рассмотреть его

руки — крупные руки с пальцами длинными и красивой формы, ногти коротко подстрижены и отполированы. Как и ее собственные. “Почему бы и нет? — подумала она. — Побыть с кем-то, поговорить о мелочах, о какой-нибудь чепухе, о чем угодно, только не о прошлом”.

— Хорошо. — произнесла она наконец. В этот момент он повернул голову и открыто ей улыбнулся.

— Благодарю вас. Я был уверен, что услышу “нет”. Я уже начал сомневаться в своем умении обращаться с женщинами.

Она опять немного съежилась от этих слов, но улыбка была теплой и без намека на самоуверенность или самодовольство.

— Или, — подумал я, — может быть, у меня между зубами застряло немного суфле из шпината.

— Нет, ваши зубы в порядке, — сказала Элизабет. — А где можно взять в аренду роликовые коньки, чтобы промчаться по Лувру?

Элизабет проснулась с улыбкой и без чувства тяжести на сердце, которое в последние несколько месяцев стало неотъемлемой частью ее существования.

Она что-то мурлыкала себе под нос, пока умасливала кран выделить хоть немного ржавой горячей воды, затем занялась своим туалетом. Черные шерстяные свободные брюки от Лагерфельда и свитер под горло такого же цвета — пожалуй, то что надо. Элизабет уложила свои волосы в тяжелый узел и надела черную шляпу, потом длинное ярко-красное кашемировое пальто от Лагерфельда и черные перчатки. Она чувствовала себя бодрой, молодой и беззаботной. Странное, давно забытое чувство.

Роуи Чалмерс остановился в отеле “Бристоль”, и именно туда повел ее завтракать. В шерстяных свободных брюках и сером кашемировом пальто спортивного покроя он выглядел подтянутым и очень по-американски. А он, оказывается, высокий, гораздо выше, чем ей представлялось. Казалось, он почувствовал ее вновь возникшую настороженность и не старался направлять разговор в определенное русло, а рассуждал в основном о том, какой ненастный и пасмурный день.

Они наняли такси до Лувра, и Элизабет почувствовала, как ее неуверенность и робость в присутствии этого человека, знавшего Тимоти, слабеют и исчезают. Они разрабатывали план действий — Элизабет хотела увидеть “Джоконду”, а он “Крылатую победу” и, конечно, импрессионистов.

— Здесь так мало женщин, — сказала Элизабет с отсутствующим видом в то время, как они бродили по обширным залам.

— Берта Морисо и Мэри Кэссет [Морисо Берта — французская художница (1841 — 1895);

Кэссет Мэри — американская художница (1845 — 1926).], — ответил он, когда они добрались до импрессионистов. — По правде говоря, я пытаюсь купить картину Кэссет, но сомневаюсь, что мне это удастся, конечно, если не решусь ее украсть.

Она не моргая смотрела на него, уверенная, что он шутит, но Чалмерс выглядел совершенно серьезным.