Необоснованные претензии
Шрифт:
Он услышал, как она, не сознавая, вздохнула с облегчением. Глаза его сузились, и он добавил почти нежно:
— Знаете, Элизабет, это чистая правда.
— Что бы вы сейчас ни говорили, мне все подойдет. Я только надеюсь, что вы не лжете, мистер Харли.
— Нет, не лгу. Как вы подозрительны, Элизабет.
— Не смейте называть меня Элизабет, черт бы вас побрал, — сказала она и бросила трубку.
— Что это вы свистите так, будто у вас нет никаких забот? — спросила Мидж, просовывая голову в кабинет. — Леди-дракон действует быстро. Да?
— Организация сети — вот как это называется, —
— Вот мошенники! — откликнулась Мидж, удивляясь этому приступу веселья.
— Именно. А теперь, думаю, мне следует встретиться с этим мистером Дипом или Дропом?
— С мистером Дуном.
— Когда он будет здесь, проводи его ко мне, Мидж.
— Будет сделано, Крестный отец.
До свадьбы оставалось пять недель. Дженни тихонько напевала, водя пальцем по своему подвенечному платью, сотворенному из шелка и кружев и столь изысканному, что страшно было к нему прикоснуться. Платье от Шанель, На прошлой неделе Дженни летала с матерью в Париж на примерку. И теперь соскучилась по Брэду, очень соскучилась. Она не видела его почти две недели.
Дженни осторожно потянула за “молнию” на мешке для одежды и кивнула горничной.
— Отец дома?
— Да, мисс Дженнифер, мистер Хенкл в своем кабинете.
Дженни легонько постучала в дверь, потом тихо открыла ее. Она увидела отца на его обычном месте, за антикварным письменным столом красного дерева, но на нем не было очков и он не говорил по телефону — а то и другое было обычным, если он оставался дома.
— Папа, с тобой все в порядке?
Сенатор Чарльз Хенкл постарался взять себя в руки. Его нежная, милая, невинная дочь. Ха! Он почувствовал, как горло его сжимается от ярости при мысли о непристойных фотографиях. Отцу не полагается видеть свою дочь, свою единственную дочь, когда ее трахают. И кто это делал? Гомик! Он заставил себя заговорить с ней, ее простодушное лицо выражало беспокойство:
— Я чувствую себя прекрасно, Дженни. Где твоя мать?
Странно, подумала Дженни, останавливаясь. Он редко спрашивал о ее матери. Особенно днем.
— Я не знаю точно, — ответила она. — Видимо, занимается какими-то благотворительными делами, я что-то слышала про обед в связи с пожертвованиями в пользу “Гринпис”.
— О, — сказал сенатор Хенкл и откашлялся. — Ты чего-нибудь хочешь, Дженни? Я занят.
— Я хотела только сказать, что на уик-энд уезжаю к Карлтонам, в их дом на Лонг-Айленде. Не найдется ли у тебя времени, чтобы поехать со мной? Хотя бы на ужин.
— Нет! То есть я хочу сказать, что у меня нет времени, Дженни.
— В чем дело, папа?
Он боялся встретиться с ней глазами. Наконец, набрав побольше воздуха в грудь, спросил:
— Ты действительно хочешь выйти замуж за Брэда Карлтона?
Дженни удивленно заморгала:
— Конечно, папа.
— Ты.., ты его любишь?
— Конечно.
Чарльз давно смирился, что его дочь — бесхитростное создание, легко попадающее под чужое влияние. Податливая девочка, и то, что Карлтоны сотворили с ней и с ним, было омерзительно. Но что он мог поделать!
— Я думала, Брэд тебе нравится.
В ее тоне слышалось удивление и нерешительность, как
Перед его внутренним взором снова появились фотографии. Нет, Дженни не ребенок, по крайней мере тело ее было телом взрослой женщины, и молчаливый крик, который он прочел на ее губах, означал, что она умеет наслаждаться.
— Я просто желаю тебе счастья, — сказал он наконец.
Ему хотелось бы иметь достаточно мужества, чтобы раскрыть ей глаза на все и — что будет, то будет. Или, если бы он мог, убить Брэда Карлтона. Как его мачеха убила его отца. Ведь ей сошло с рук. Чарльз покачал головой. Боже, о чем только он думает!
"СЕНАТОР УБИВАЕТ СВОЕГО ЗЯТЯ-ГОМОСЕКСУАЛИСТА”.
— Я счастлива, — сказала Дженни. — Обещаю тебе, что так оно и будет.
Она бросилась к отцу и крепко обняла его.
— Я люблю тебя, папа.
В этот момент ему отчаянно хотелось показать ей негативы фотографий Брэда и его любовника, а также ее собственные фотографии с Брэдом. Пусть она узнает, что за ублюдки эти Карлтоны на самом деле. Его рука на мгновение в нерешительности зависла над запертым на ключ ящиком письменного стола. Медленно, нехотя он убрал руку.
— Отправляйся по своим делам, Дженни. У меня действительно уйма работы.
Она ушла, и на мгновение ее радость померкла. “Возможно, — думала она, — папа просто не хочет отдавать меня другому мужчине. Я так долго оставалась его маленькой девочкой”. Это объяснение ей понравилось.
Кэтрин вся дрожала и ничего не могла с этим поделать. Не веря собственным глазам, она стояла в кабинете бабушки с пачкой фотографий в руке. У нее и в мыслях не было что-то разнюхивать, просто ее внимание привлек слегка приоткрытый ящик письменного стола, обычно всегда запертый на ключ, а бабушка на минуту отлучилась. В ящике она углядела конверт из плотной бумаги, который выглядел интригующе, и потянула его к себе.
И открыла.
Брэд с другим мужчиной. Совокупляющиеся? Или это называется по-другому — в момент свершения акта мужеложества. Медленно взяла верхнюю фотографию, подняла ее и посмотрела следующую. То же самое, только ракурс иной.
О Боже! Конечно, слухи доходили, но она никогда им не верила.
Еще фотографии. Дженни и Брэд. Тоже совокупляющиеся. К одной из фотографий сверху прикреплен клочок бумаги с вашингтонским телефоном (Вашингтон, Колумбия) и местным кодом.
Что сие могло означать? Она услышала голос приближающейся по коридору бабушки и торопливо запихнула конверт с фотографиями в ящик стола. Кэтрин постаралась оставить ящик в таком же состоянии, как и прежде, слегка приоткрытым. У бабушки орлиные глаза, от них ни одна мелочь не укроется.
О Дженни. Бедная маленькая пышечка. Она смотрела, как медленно входила в кабинет бабушка — прямая, как всегда, с белоснежными волосами. Царственная викторианская леди. И эти фотографии! Кэтрин снова содрогнулась.
— Привет, моя дорогая, — сказала Лоретта, улыбаясь Кэтрин своей особой, для нее предназначенной улыбкой.
— Что привело тебя сюда так рано? Кэтрин почувствовала, как по щекам ее разливается краска. О Боже!
— Я.., я просто хотела сказать, что мой нос больше не кровоточит!