Необъявленная война: Записки афганского разведчика
Шрифт:
…Они послушно собрались у школы. Слушали стоя, что говорил им этот большой начальник из Кабула.
— Я прилетел к вам по поручению самого рафика Амина! Говорить долгие речи — не дело мужчины. Завтра утром вы пришлете ваших взрослых дочерей, снох, жен, и они будут учиться. Это приказ революции, мой приказ!
Грудь выпятил вперед, на носки подымается, чтоб ростом казаться повыше. Говорит, а рука все бок ощупывает, где под рубашкой пистолет за поясом. Делает это нарочно, чтобы все видели, понимали, с кем имеют дело.
— Вопросы есть? — спрашивает он.
За хребет рыжей, без единой травинки
— Молчите? Саботировать вздумали! Не подчиняетесь революционной власти! — вспыхнул, как порох от огня, Хафизулла. — Да я вас, старых хрычей, в бараний рог согну! А с тобой, мулла, у меня особый счет. Выдеру твою козлиную бороденку, будешь знать, как народ мутить! Эй, Салех! Арестовать злостного врага революции! — приказывает Барык.
А я не знаю, что делать. Автомат с плеча снял, щелкнул затвором, но ноги не идут. В голове тревожные мысли:
«Выполнять или не выполнять? Прав Хафизулла или палку перегибает? Но приказ есть приказ, я присягу давал. Надо выполнять». И вдруг новая команда за моей спиной:
— Отставить! Убери свой автомат, Салех! Нельзя выполнять приказы безумного человека!
Это была Джамиля… В лучах уходящего солнца суровым и красивым было ее лицо. Сошлись густые брови, в глазах решительность и дерзость.
— Не слушайте, почтенные люди, этого плохого человека! Не бойтесь за ваших женщин! Никто под дулом автомата насильно их учить не станет! Только добровольно! Только с вашего благословения! Так говорит наша партия! И мы никому не позволим искажать ее линию!
— Кто это мы, позвольте вас спросить? — подал свой голос Хафизулла. — Кто это мы, я вас спрашиваю? — и на нее с наглой физиономией наступает.
Я преградил ему дорогу, закрыл своей грудью Джамилю, ответил за нее:
— Я не позволю издеваться над народом!
— Ах так! И ты вместе с ними, предатель! — кричит Хафизулла и пистолет выхватывает из-под рубашки. — Застрелю на месте! Именем революции!
Хотел поднять на меня руку, да не смог. Я только слегка дотронулся до Барыка. Он скорчился, застонал от боли, змеей извивается у моих ног. Я выполнил один из уроков Ахмада — обезоружил нападающего противника.
— Без нужды оружием не размахивай! — сказал один из стариков Барыку.
Другой добавил, покашливая:
— Не гневи Аллаха, начальник! Уходи подобру-поздорову своей дорогой! Чужой ты нам человек!
Я вынул обойму с патронами, пустой пистолет протянул Хафизулле.
— Бери и уходи! Не испытывай наше терпение!
Послушался, зло посмотрел на нас с Джамилей и побрел, как поджавший хвост затравленный шакал.
ГЛАВА VII
Профессор только что прилетел из Москвы. Там, на всемирном симпозиуме, с успехом прошел его доклад. Он получил приглашения от ряда зарубежных институтов для чтения лекций по истории афганской литературы. В самом добром настроении спускался по трапу самолета на родную землю. К нему поспешили два молодых человека в модных летних костюмах.
— Профессор Нажмуддин Зяран? — почтительно спросил один из них.
— Я к вашим услугам, мои юные друзья! — с улыбкой отвечал профессор.
И вдруг боль… В один миг вытянули ему руки, щелкнул замок наручников, схватили с двух сторон и потащили к машине, стоявшей уже здесь, на летном поле. Эти ребята знали свое дело, работали профессионально. Нажмуддин пытался протестовать, требовать, чтобы о нем немедленно сообщили в университет, семье. Позвонили, наконец, в канцелярию самого Амина, который его хорошо знал еще по старым временам. А эти юнцы зубы скалят, смеются над уважаемым человеком, несут всякие небылицы.
— Вот, вот… Из канцелярии и звонили… Приказали от имени Амина арестовать вас прямо на аэродроме!
— Не может быть! — не поверил профессор. — Да зачем же меня арестовывать, я же член партии с момента ее основания?! Да объясните, в чем меня обвиняют?
Объяснили, когда приехали в Пули-Чархи. По-своему, по-садистски. Избили, как и меня, профессора до полусмерти, бросили без суда и следствия в нашу камеру.
Ко всему, что произошло с ним, профессор отнесся по-философски, как к явлению случайному.
— Посадили? Наверняка какая-то допущена ошибка. Подержат день-другой, разберутся, выпустят на свободу с извинениями. Власть-то теперь своя, она зря не обидит!
Но шли недели за неделями, а своя власть словно забыла о существовании известного профессора-революционера. Он все еще бодрится, надеется.
А Хабибула ни во что доброе на земле не верит, только одному Аллаху на небесах, мудрому и справедливому. Был он в плечах широкий, руки сильные, в мозолях. Не мулла, а прямо дехканин-трудяга. В наши разговоры с профессором не вступал, держался особняком в своем углу, угрюмый, подавленный горем.
Сколько он ни совершает намазов, никак покоя себе не найдет. Дьявол так и путается под ногами, терзает душу сомнениями и вопросами. А что, если объявленная земельная реформа не от сатаны, а от самого всевышнего исходит? Решил Аллах навести порядок в древней стране Востока, порадовать бедных, наделить их землей по справедливости? Но он, служитель Аллаха, не уразумел мудрости своего господина, пошел против его воли… За это и мается здесь, в тесной камере тюрьмы. Прочь, прочь, дьявол, с его дороги! Взбредет же такое в голову, скорее на колени, воздеть руки к всевышнему, отогнать мысли грешные… Нет, мулла не ослушался своего повелителя, действовал так, как сказано в Коране. Но если он прав, так за что же Аллах лишил его свободы? Что будет дальше с бедным муллой из далекого горного кишлака?