Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1
Шрифт:
– Наш Борька – прирождённый оратор! Я не могла сдержать слёз, слушая его речь.
После собрания Борис задержался в клубе, и вот по какой причине. Ещё ранней осенью перед окончанием учительских курсов в клуб доставили из Владивостока приобретённый культотделом волисполкома какой-то диковинный аппарат, называвшийся «радио». До этого Борис не только никогда не видел такого аппарата, но даже и не представлял себе, как он может работать. Он, конечно, читал, что ещё с конца прошлого столетия изучается вопрос о передаче звуков на расстояние без проводов, но там шла речь о телеграфных аппаратах, позднее устанавливаемых на
До сего времени ящик с радио даже не был распакован, так как в Шкотове никто не умел с ним обращаться. Как раз в этот день из Владивостока приехал специалист-техник (его уже давно ждал Ковалевский), собиравшийся этот аппарат осмотреть и подготовить к приёму передач. Техник объяснил, что при помощи радио можно будет слышать, что говорят на специальных станциях и во Владивостоке, и в Японии, и даже, может быть, в Москве. Борис и другие комсомольцы, оставшиеся для того, чтобы хоть посмотреть на диковинный аппарат, не очень-то верили словам техника, но уйти, конечно, не смогли и проторчали в клубе почти всю ночь.
Аппарат этот состоял из довольно большого ящика, в котором после присоединения его к находившимся вместе с ним батареям, загорелись три лампы. Сбоку ящика находилось несколько чёрных круглых ручек, которые нужно было крутить, чтобы настроить приёмник.
Радио установили в задней комнате клуба. Кроме батареи, к нему присоединили два провода, один просунули в разбитое и заколоченное фанерой окно и закопали в землю, а другой, изолированный, просунули около печной трубы на чердак, а оттуда на крышу, и присоединили к длинному оголённому проводу, протянутому от высокого шпиля, имевшегося на крыше клуба и оставшемуся после снятия с него креста (ведь раньше клуб был церковью), до небольшого шеста, укреплённого на крыше ближайшей двухэтажной казармы.
После этого техник сказал, что приёмник готов к действию, и, надев себе на голову железную скобочку, на которой были укреплены наушники – такие же мембраны, как у телефонной трубки, крутя различные ручки, вдруг улыбнулся и громко сказал:
– Есть! Можете слушать!
Всё, что мы только что описали, делалось в эту ночь силами Алёшкина и других энтузиастов-комсомольцев, оставшихся в клубе после собрания. Техник заявил, что он должен завтра же уехать во Владивосток, и когда сможет приехать снова, не знает, поэтому надо всё сделать обязательно сегодня. Ребята, конечно, согласились и лазили по скользким крышам, и укрепляли шест, и натягивали провода, и копали мёрзлую землю, и конечно, закончив всё это и услыхав радостный возглас техника, гурьбой бросились к наушникам.
Первым в числе слушателей был завклубом Ковалевский. Послушав несколько минут, он покачал головой и передал наушники Борису, приложил один из них к его уху, другим завладел Володька Кочергин. Борис услыхал какое-то неясное бормотание, напоминавшее человеческую речь, но слов разобрать было невозможно. Они с Кочергиным недоумевающе переглянулись и передали наушники специалисту, тот, послушав несколько мгновений, сказал:
– Это Япония, владивостокская радиостанция сейчас, ночью, не работает. Она передаёт в 6 часов два часа в день и не каждый день.
Потом он улыбнулся и, положив наушники на стол, на котором стоял приёмник, заявил:
– Сейчас японцы будут музыку передавать, я громкоговорители присоединю.
С
Закрепив наушники, техник минут пять слушал, затем повернул какой-то рычажок, и вдруг в пустом зале клуба раздались мощные звуки оркестра, игравшего какую-то незнакомую и не совсем понятную вещь. Все присутствующие, кроме техника, бросились в зал. Звуки музыки неслись из труб, положенных на стол. Из громкоговорителей, как назвал трубы специалист, звуки были настолько громкими и чистыми, что казалось, что оркестр находится где-то тут же, на сцене.
Но вот музыка кончилась, женский голос сказал что-то по-японски, и вновь зазвучала музыка. На этот раз пела женщина, и её пение сопровождала игра на рояле. Все восхищенно захлопали в ладоши и закричали:
– Вот это да!
– Вот, теперь у нас будет настоящая музыка!
– Эх, кабы Москву послушать!
– Да хоть бы и Владивосток, и то бы ладно!
И вдруг в этот момент пенье и музыка были прерваны каким-то невероятно громким визгом, треском и скрипом. Все побежали назад в ту комнату, где стоял приёмник. Специалист старательно крутил различные ручки, но, к сожалению, в эту ночь ничего больше, кроме треска, писка и звуков, которые техник назвал морзянкой, услышать не удалось.
По усиленной просьбе Ковалевского техник согласился остаться в Шкотове ещё на один день и вечером сумел поймать и Владивосток, и какие-то японские станции. За этот день он обучил несложному делу настройки приёмника и приёма Владивостока и Ковалевского, и Бориса, и ещё нескольких ребят. Объяснил он также, что батарей, размещённых в больших коробках, поставленных под столом, должно хватить на полгода, а потом их придётся заменить, купив во Владивостоке новые, хотя, заметил он, сейчас батареи достать трудно, их не хватает – приёмников появляется всё больше и больше.
К вечеру специалист уехал в город, а Борис, Ковалевский и Кочергин, как самые нетерпеливые и дотошные, уселись около приёмника и, по очереди надевая наушники и крутя ручки, пытались поймать Москву. Конечно, это им не удалось, приёмник был слишком маломощный, но повторную передачу из Владивостока, внеочередную, смогли услышать.
В клубе находились несколько комсомольцев, и вот, чтобы слышать могли все, были включены и громкоговорители. У приёмника сидел Кочергин, он уже более двух часов крутил ручки, но, кроме морзянки, да скрипа и воя, ничего не ловилось, но вдруг совершенно неожиданно раздался отчётливый мужской голос:
– Внимание, внимание! Говорит Владивосток. Передаём текст речи генерального секретаря РКП(б) товарища Сталина, произнесённой им на II Всесоюзном съезде советов 26 января 1924 года.
Голос дважды повторил это обращение, а затем медленно и внятно начал чтение речи. Читал он настолько медленно, что Ковалевский, успевший схватить карандаш и бумагу, почти полностью её записал.
На следующий день в Шкотовском волисполкоме и в партячейке знали содержание этой речи, задолго до получения газеты «Красное Знамя».