Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

Федин Константин Александрович

– До свиданья. Я вызову вас, если понадобится.

Мешков поклонился в ответ Петру Петровичу, а затем поднял голову и остро глянул на Пастухова из-под бровей, снова обретших обычную свою грозу.

– Сравняли теперь знатных с незнатными, - выговорил он в глубокой укоризне, - пора гонор за пазуху спрятать. Учитесь у них (он повел бровями на Рагозина). Поважнее вас будут...

Тогда вдруг к нему подошла девушка.

– Здравствуйте, Меркурий Авдеевич. Я вас, простите, только сейчас узнала. Я - Аня Парабукина.

Он негромко

и непонятно хмыкнул, точно ему помешала внезапная хрипота, и осторожно потряс в своей пригоршне ее длинноватую тонкую руку. С ним сейчас же поздоровался Цветухин, немного сконфуженно наклонил голову Пастухов, и все безмолвно смотрели ему в спину, пока он, пошатываясь, не исчез из комнаты.

– Вот, товарищ Рагозин, - заговорил Цветухин проникновенным голосом, мы к вам по важному делу. Нам встретился на улице Александр Владимирович, и я его пригласил себе в союзники.

– Слушаю.

– Позвольте без предисловий, чтобы, как говорится, взять быка за рога.

– Попытайтесь...
– прищурился Рагозин.

– В том смысле, чтобы сразу деловым образом...

– Понимаю.

– Видите ли, мной организована в городе драматическая студия, которая...

В эту минуту распахнулась дверь, и Кирилл Извеков крикнул из приемной через всю комнату:

– Петр Петрович, можешь ко мне в кабинет, на два слова?

– Заходи, заходи, - ответил Рагозин, кругло обводя рукой своих посетителей, - видишь, у меня...

Но Кирилл уже разглядел гостей и сразу вошел.

– Целый клуб, - сказал он, прикрыв пальцами улыбку, и, направляясь к Аночке, сбавил шаг.

Цветухин смотрел, как Аночка здоровалась с Извековым: она, по гимназической выучке, еще не могла спокойно усидеть, когда к ней подходил старший. Но тут сдержала себя и, может быть, поэтому дала руку с преувеличенной женственной грацией.

Цветухин сказал Пастухову:

– Это тот товарищ Извеков, который был тогда - помнишь?
– мальчиком.

– Ну, уж не таким мальчиком, - вскользь бросил Кирилл, отходя за стол, к Рагозину.
– Что тут у вас?

Петр Петрович сказал со смешком:

– Видно, ходит молва, что я рогат: пришли меня взять за рога.

Цветухин принял смешок за добрый знак.

– Втроем-то как-нибудь осилим? А может, и товарищ Извеков поддержит? Я насчет нашей студии. Полагаю, не трудно догадаться, о чем мы хотим просить.

– Не знаю, как товарищу Извекову... а мне не очень трудно.

– Воображаю!
– улыбнулся Цветухин.
– К вам все приходят не иначе как с большими запросами. Но мы, люди искусства, привыкли, как говорится, по шпалам пешочком.

Рагозин протянул руку:

– Смета с вами?

– Смету мы немедленно представим - как только получим первое ассигнование. Мы хотели бы в принципе договориться о тех суммах...

– Вон ведь что!
– рассмеялся Рагозин, не давая Цветухину досказать. Вынь да положь денежки. Найдем, как истратить! У вас, что же, и на смету

финансов не хватило? Вы при отделе искусств, что ли, находитесь?

– Нет, мы, так сказать, самостоятельны. Вернее, мы считаемся кружком при гарнизоне, в красноармейском клубе.

– Так ведь у Красной Армии на всякое дело есть свои ассигновки. При чем тут я?

– Дело в том, что...
– собрался с духом продолжать Егор Павлович, но Рагозин все перебивал.

– Чем, собственно, вы занимаетесь, ваша эта студия?

– Мы... драматическая студия.

– Что же вы такое делаете?

– Мы... естественно, играем, - пожал плечами несколько задетый Цветухин.

– Ну, понятно. А для кого, для чего?

– Играем? Разумеется, для зрителя... чтобы зритель... Надо сказать, как студия, мы преследуем главным образом воспитательную цель. Но...

– То есть воспитание зрителя? Так?

– Само собой. Однако сначала мы учим, образовываем, создаем будущих исполнителей, ну, актеров, вот - актрис...

Цветухин взглянул на Аночку, не столько чтобы продемонстрировать, каких актрис он создает, сколько призвать ее к совместному наступлению.

Пастухов, сперва безучастный и немного напыщенный, все больше начинал развлекаться, с любопытством ожидая, к чему приведет эта канитель. Интерес его сосредоточился преимущественно на Егоре Павловиче, словно его забавляло, что тот натолкнулся на афронт.

– Но вы получаете деньги от клуба?
– не унимался Рагозин.

– Клуб согласен давать на обычные занятия кружка. Но нам нужна оплата актерского труда, всей нашей работы в целом.

– Я понял - у вас ученики? О какой же оплате речь? Руководителей, да?

Цветухин встал. Он решил заставить наконец себя слушать. Он был внушителен.

– Я должен сказать о наших основных целях. Это революционные цели, и вы к ним отнесетесь, я убежден, с уважением.

Он метнул сердитый взор на Пастухова, осуждая его позицию наблюдателя.

– Основная идея моя - создание революционного театра. Что я под этим понимаю? Актер носит в себе лишь то, что есть в зрителе. Каков зритель, таков актер. Зритель мечтает, и актер полон полета в неизведанное. Зритель подавлен буднями, и актер ползет с ним по низинкам. Забурлит у зрителя страсть - тогда и актера не удержать от экзальтации. Для того чтобы эта гармония между зрителем и актером прозвучала, театр должен быть свободен от предвзятостей. Мы объявляем войну рутине, условностям, всяческой старинке. Громоздкий, вросший в землю театр из храма искусства давно стал его тюрьмой. Сценические традиции стали оковами актера. Мы хотим вывести искусство из тюрьмы и вернуть его в храм. Мы разбиваем цепи на руках и ногах актера. Наш храм будет походным. Наш актер будет в вечном движении. Он будет зеркалом жизни. Сейчас мир объят огнем, и не время представлять в театре домашние сценки. Наша цель - душевная буря на сцене, отвечающая буре страстей в жизни!