Необыкновенное лето
Шрифт:
– Сама старуха, – важно и снисходительно проговорил один из мальчуганов.
– Ага, это она, – подтвердили другие.
– Видать, много у вас их развелось? – спросил Кирилл.
– Поди-ка сосчитай! Целый выводок на натёке держится.
– Далеко? – нетерпеливо спросил Ипат.
Взгляд его перебегал с Кирилла на детей, потом на тот клин леса, где будто ещё раскатывался волчий голос, и опять на детей, и снова на Кирилла. Он совсем забыл думать о костре, и в лице его появились несовместимые выражения рассеянности и сосредоточенности. Важный мальчик
– Рядом. Сейчас за опушкой буровичник, – буровика растёт, а за ней – натёк: лесные ручьи растеклись. Там и волчишня, на натёке на самом.
– А что, товарищ комиссар, с утра облаву не разрешите поставить? – беспокойно спросил Ипат. – Весь выводок возьмём. Прибылые щенки теперь подросли, крупные будут. А может, и переярки за матерью ходят. Я с ребячьих лет волчатник.
Мысль эта тотчас вызвала страстное оживление. Все разом заговорили, что, конечно, дело плёвое – взять выводок, что надо только хорошенько обмозговать, как расставить стрелков да побольше собрать загонщиков. Нашлись и кроме Ипата охотники, которым доводилось бывать на облавах, или такие, которые явно подвирали и хвастали, так что мигом вспыхнул спор, перебиваемый рассказами о разных случаях на волчьих охотах.
– Что ж, ваша деревня многих овечек недосчитывается? – опять спросил мальчиков Кирилл.
– И-и-и! Овцы да гуси – что! Как начали выгонять скотину – корову зарезали! Потом нашли рога да два копыта. Все косточки растащили.
– Почему же вы их не перебьёте?
– Палками, что ли?
– А ружьишек в деревне нет? – невинно спросил Дибич и взглянул на усмехнувшегося Кирилла.
– Были. Да весной отобрали, и дробовики, и винтовки. После чапанного бунта.
– Разве у вас чапаны были?
– Нет, у нас нет, мы советские, – отозвались парнишки в несколько голосов.
– У нас не чапаны, у нас азямы, – сказал важный мальчик, и все его приятели заулыбались шутке.
– Правда, – сказал опять с нетерпением Ипат, – разрешите, товарищ комиссар, наутро обложить. Я бы сходил, повабил, определил бы ихнюю точку нахождения.
Кирилл, посмотрев на Дибича, увидел, что и командиру тоже хотелось бы попытать счастья на охоте – он так же, как красноармейцы, глядел вопрошающе, в ожидании согласия.
– Нет, придётся отложить, – сказал Кирилл так, чтобы все услышали. – У нас, товарищи, есть дело, которое не терпит. Облава нас задержит. Отвоюем, тогда уж поохотимся вволю.
– Эх! – даже крякнул Ипат и, быстро отходя в сторону, запел на весь лагерь: – Да мы их в один бы мах взяли! Тут и фокуса нет никакого! Не флачки развешивать! Не медведя на овсы ждать!
И долго ещё звенело его пенье вперемежку с возгласами красноармейцев, возбуждённых соблазном редкого удовольствия, каким для всех казалась возможная и напрасно упускаемая облава.
Ночь прошла тихо. Только дважды противно распорол округу тоскливый, ещё более страшный, чем вечером, вой, и Кирилл, просыпаясь, различал в темноте приподнявшегося человека, который, видно, маялся и не мог спать.
Перед утренней перекличкой
Приняв рапорты, Извеков с Дибичем вернулись к отряду, и к нему подбежал Ипат. Все на нём кривилось: фуражка – козырьком на ухо, пояс – пряжкой набок, на вороте не хватало пуговиц, и видно было, что он черпнул голенищами воды. Он выпалил, не переводя духа:
– Рукой подать, товарищи командиры! Вот за этими берёзками сейчас брусничная полянка, за ней дубняк, а там мочажина, сосонкой прикрытая сперва реденько, потом гуще. Вот в самой гущине они, как есть, и находятся…
– Постой. На поверке ты был? – остановил его Кирилл.
– Точно так. Угодил как раз, как меня выкликали, – ответил Ипат, улыбаясь виновато и хитро.
– Прыткий. Кто тебе разрешил отлучаться?
– Так я же не отлучался, товарищ комиссар. Тут рукой подать. Все равно что оправиться сбегать.
– Смотри. В другой раз…
– Так ведь тут случай! Весь выводок у нас в руках, жалко не взять, товарищ комиссар, а?
Ипат глядел на Кирилла белесыми своими глазами, умоляющими, полными страстной жажды действовать.
Кирилл никогда не охотился на волков. Но в Олонецких лесах, в такую красную пору осени, ему не раз, бывало, случалось побродить с крестьянами, промышлявшими ружьишком. Нельзя было с любовью не вспомнить этих блужданий по золотым просекам, с пищиком в зубах, которому доверчиво отзывались трепетнокрылые порхающие рябцы. Кирилл глянул на лес. Утро было серое, но безветренное, и словно ещё краше светились на берёзах первые зажелтевшие концы недвижно опущенных веток.
– Там что, болото? – спросил он.
– Какое! – воскликнул Ипат, почуяв, что дело приняло другой оборот. – Какое болото! Так себе, потное место!
– Как же ты на потном месте увяз по колено?
– По-русски сухо – увяз по брюхо, – улыбнулся Дибич.
– Да не увяз! Оступился в оконце. Ручеёк растёкся, полоем таким, вода собралась в ямке, я не приметил, оступился.
– Отстанем мы с твоими волками, – по виду недовольно сказал Кирилл и перевёл взгляд на Дибича.
– Нагоним да ещё перегоним, – уверенно сказал тот. – Наш маршрут самый прямой, раньше всех отрядов в Хвалынске будем.
– Ну, налаживай! – отмахнулся Кирилл и слегка приструнил: – Но чтобы на все дело не больше двух часов.
– Да мы, будьте покойны, – раз-два! – с упоением вскричал Ипат и, то срывая с головы фуражку, то опять кое-как нахлобучивая её, кинулся к обступившим его красноармейцам.
Однако наладить облаву было не так легко. Все стрелки наотрез отказались идти изгонщиками, каждый требовал, чтобы его поставили в цепь.
В деревне мужики тоже упрямились. Когда одному сказали, что, мол, чудак-человек, тебе же будет хуже, если твою корову зарежут волки, он не торопясь сплюнул и ответил: