Необыкновенное лето
Шрифт:
– Логично, но жестоко, – сказал Пастухов.
– А война? Та война, против которой вы, наверно, не возражали, пока она не обратилась в революцию. Она была жестока, но нелогична. Правда?
Кирилл смотрел на Пастухова с торжеством. Бог знает, куда могло завести неожиданное состязание! – подумал Пастухов и отозвался как можно ленивее, показывая, что устал спорить:
– Человек есть существо объясняющее. Без объяснения видимого или происходящего нет ему покоя. Но уж зато если он нашёл объяснение – готов примириться с чем
– Не примириться, но отстаивать верно найденное объяснение.
Нет! Этот говорун находил в дебатах явную усладу! В конце концов не ради словопрений явился сюда Пастухов в такую тяжёлую минуту.
– Стоит ли, однако, – сказал он с грустью, – стоит ли цепляться и виснуть на подножке трамвая, лишь бы угнаться за объяснениями? Не проще ли идти по-хорошему пешком?
– Можно ещё верхом на осляти, – задорно добавил Извеков.
Пастухов снова пожал плечами:
– Мне кажется, в погоне за объяснениями вы не хотите понять Россию.
– Нет, я принадлежу к тем, кто хочет понять её, чтобы делать новую Россию. В отличие от тех, кто хочет понять её, чтобы сохранить старой.
– Вряд ли следует огулом отвергнуть все старое. Так, как думаю я, думают многие. Я не один.
– Знаю, что вы не один, – мгновенно усмехнулся Кирилл. – По данным на прошлый месяц, таких, как вы, двести тысяч. Сейчас наберётся и больше.
– По каким это… данным?
– Центральной комиссии по борьбе с дезертирством. (Извеков прикрыл рукой расплывшуюся улыбку.) Впрочем – может, гораздо меньше. Комиссия, поди, раздувает цифры, чтобы похвастать – ловим, мол, с успехом, не дремлем…
Пастухов повременил, как будто подчёркивая, что даже не находит, как ответить, но вдруг деловым тоном, с виду совершенно отклоняющим шутливость, высказал мнение, которое ещё больше развеселило Извекова:
– Вы – большевик? В таком случае последнее решение вашей партии обязывает вас к работе с… товарищами дезертирами. Если не ошибаюсь.
– Замечание, как говорится, не лишено… – поискал слово Извеков и не нашёл и рассмеялся.
В смехе его было, пожалуй, не так много весёлости, как вызова, и Пастухов решил, что не всякая шутка хороша. Он представительно поднялся, не спеша одёрнул на себе пиджак.
– Дезертир тот, кто нарушает присягу. Я присяги не давал.
Кирилл тоже встал. Сдвинув прямые свои брови, он секунду мерил сощуренными глазами Пастухова с головы до ног.
– Когда городу угрожает наводнение, жители выходят строить дамбу, не давая никакой присяги… И кто не вышел, кто спрятался, тот дезертир.
Пастухов достал платок, утёр губы, в высшей степени деликатно поинтересовался:
– Вы пообедали?
– Да, – ответил Извеков. – Пойдёмте в кабинет.
Там он остановился около своего места за столом, давая понять, что хотел бы скорее кончить с делом.
– Не знаю, угодно ли вам будет пойти мне навстречу после нашего философского разговора, – проговорил Пастухов
– Дорогомилова?
– Да. Мы должны выехать из квартиры завтра. Куда? Я не знаю. Я прошу либо остановить выселение, либо предоставить мне какое-нибудь жильё.
Тогда произошёл разговор, который поистине не нуждался ни в каких философских предпосылках. Так как дом занимали военные власти, Извеков не мог приостановить выселения. Что же до жилья, то с помещениями в городе было из рук вон плохо, и Пастухову оставалось устраиваться частным образом. Сделать это в двадцать четыре часа было, очевидно, невозможно, но Извеков не видел иного выхода.
– Простите… – обиженно сказал Пастухов, – но в каком положении окажется Совет, если горожане увидят завтра мою семью на узлах и чемоданах, как цыган, под открытым небом?
– Этого не может быть. Жилищный отдел обязан дать помещение, хотя бы временное.
– Где-нибудь в бараке? – спросил Пастухов, легонько кланяясь, как бы в благодарность за утвердительный ответ, который он предвосхищал.
– Возможно, – бесчувственно сказал Извеков. – Во всяком случае, мы не будем проводить дополнительную муниципализацию домов, чтобы устроить вас в квартире.
Пастухов стоял, точно памятник самому себе – с опущенными руками, неподвижный и будто покрупневший. Вдруг сорвавшимся неверным голосом он выговорил, шумно вздохнув:
– Вы меня толкаете… бог знает на что!
– Мне не интересно, на что я вас толкаю, – быстро ответил Извеков. – Вы старше меня, у вас на плечах своя голова… Что такое? – спросил он тут же у вошедшей стриженой барышни.
– Вас ждут на заседание.
– Да, я кончил. Сейчас иду.
– Будьте здоровы, – негромко сказал Пастухов и коротким шагом пошёл из комнаты, не подав руки.
Как только затворилась за ним дверь, Кирилл велел вызвать к телефону военного комиссара. Пока барышня вертела ручку аппарата, постукивала рычажком, читала наставления центральной станции, он успел несколько раз пробежать по кабинету из конца в конец. Потом он сам вступил в бой с телефонисткой, добился соединения и сказал военкому:
– Мне тут на тебя жалуются, что ты выселяешь из квартиры одного гражданина… Да, есть такой гражданин… Арсений Романыч Дорогомилов. Можешь узнать о нем у Рагозина, если хочешь… Как первый раз слышишь? Выбрасывают человека на улицу, а тебе неизвестно?.. Что ты меня спрашиваешь? Я должен тебя спросить – кто приходил. Приходили выселять от твоего имени… Как так – не нуждаешься в помещении? Странно. Разберись, пожалуйста… Ясно, что есть дела поважнее. Думаешь – у меня нет?.. Распутай, прошу тебя, а то нехорошо получается. И позвони мне.