Необыкновенный паззл
Шрифт:
Впрочем, врал Искандер про цену билета, поскольку никаких билетов у него, конечно, не было, не распространялось. Как всякий открытый миру, но нищий материально, уповал Искандер только на одну доброту человеческую, склонную к щедрости при лицезрении чудес. Чудо у него имелось, и этого чуда вполне хватало на то, чтобы заработать, – за вечер, бывало, набиралась в бейсболке вполне приличная сумма. Что-то около пятисот гривен, а иногда больше. Если город попадался покрупнее, а народ настроением удалый, то и до восемьсот доходила выручка. Красота!
Сейчас татарин предполагал,
– Что, животная проклятая, тоже небось устало? Лапищи-то вон свои как волочишь по обочине каменистой, языком так и полощешь по ветру… Ничего, ничего, терпи, друг милый, скоро уже прибудем в населённый пункт, а там, если Аллаху будет угодно, и кров найдётся… Что думаешь, а, ирод бесчестный? Как заночуем?
– Заночуем, хозяин, – ответствовал тяжко, с отдышкой, поводя и взбрыкивая потной головой единорог, блестя в вечернем, плавно укатывающемся за горизонт солнце, рогом.
– С тобой заночуешь, брат. Животная ты хоть и говорящая, но совсем бестолковая… Опасаются тебя обыватели, гутарят, что генно-модифицированный продукт высокотехнологичных наук, обзывают Джобсом. А какой же ты нахер, между нами говоря, Джобс, когда ты из пробирки народился в институте Боборуйко? Кому расскажи про это Боборуйко, засмеют ещё чего доброго, тоже мне, единорог…
Горемыка испуганно и тревожно всхрапывал при одном упоминании Боборуйко, поскольку в его голове, конечно же, сохранялись все моменты печально прожитых в лаборатории годин. Неприятно было мыслями возвращаться к ним, тяжко.
– Хозяин злой, – ответствовал генно-модифицированный продукт из пробирки, горько вздыхая.
В таких вот примерно диалогах коротали дорожное время друзья, подходя к Тетищево.
Которое уже вставало в полной своей определённости из вечерней летней гари и дымки. Раскидывались перед ними громады бесчисленных гипермаркетов и торговых площадей с дилерскими центрами авто-сетей, возникали из ниоткуда рекламные щиты с улыбающимися хохлушками и очертаниями Крыма, который был всё ещё не наш, а их. Перемежалось это добро гигантскими бессмысленными тушами промышленных зон, которые давно уже бездействовали, хотя кое-где и теплилась тут арендная жизнь. Возникали, наконец, первые жилые контуры: частный сектор, затем однообразные районы хрущоб, потом – облупленных сталинок, явно намекающих на то, что центр близко.
И вот, горделиво разливаясь в мегафон о завтрашнем будущем представлении на майданчике, вступают Искандер с Горемыкой на главную улицу, распугивая необычными своими фигурами стайки бродячих собак и местных, брызгающих по сторонам, девиц.
Важно шествуют они к центральной площади, где среди бетонных фонтанов со струями вверх возвышается монументальная фигура Тараса Шевченко. И тут же, в сторонке, трепещет жёлто-голубым прапором героический мемориал в честь погибших когда-то Героев Небесной сотни – люди помнят,
Присаживается отдохнуть татарин, дав испить своему другу не очень чистой воды из фонтана. Поглядывает по сторонам, примеривается – что к чему в этом Тетищево есть примечательного. Ничего, впрочем, не было, – сплошная провинциальная серость и откровенная пропылённая дрянь с шумно затихающим на вечер базарчиком за памятником великого поэта.
Но только разве ж дадут спокойно посидеть человеку с дороги в этом самом Тетищево? Тут же вырастает неподалёку из ниоткуда строгий, американского вида полицейский бобик. Да вот только вылазят оттуда вовсе не шерифы в ковбойских шляпах со звёздами в полгруди, а самые настоящие наши, украинские менты. Один – жирный потеющий карапуз, второй – длинный, сухой, жердью небеса подпирающий детина.
Оба, конечно же, с ленивой деловитостью подползают к Искандеру, козыряют под фуражку:
– Здоровеньки булы, хромадянин. Вы звидки и с якой метою к нам изволили прибыть?
Искандер тяжело вздыхает и косит взглядом на нагрудный значок карапуза:
– Ну, чего вам от меня нужно, пане полицаи? Я как будто вам сепаратист какой-то. Путешественник я, изучаю пути-дороги и города. Людей радую к тому же – единорогом вон своим. Приходите завтра на майданчик, будет шоу, вам даже места в первых рядах организую, как важным членам справедливого и социального общества.
Полицаи тут непреклонны:
– Шо нам твоё шоу? Ты удостоверение образины своей предоставь, там и побалакаем. Або ты не хромадянин Украйны?
– Громадянин-то я громодянин, но только громадянин мира, в целом, так сказать… Нету паспорта, потерял. И что с того, расстреляете теперь?
Тут жердь схватывается рукой за затылок, кислит лицо своё лимоном и огорчённо цокает:
– Ну, раз паспорта нема, значить есть два альтернативных вариантив… Один поганый, другой – взаимовыгодный…
Татарин снова тяжко вздыхает, прихлопывает себя по брючине.
– Сколько?
Карапуз цыркает зубом, улыбается и азартно подмигивает своему товарищу:
– Допустим… эээ… триста? Пойдёт?
– Не, не пойдёт, – тоскливится Искандер. – Давай двести?
– А давай, – неожиданно легко и просто соглашаются в унисон полицаи.
Искандер присвистывает в сторону тусующего поодаль Горемыки, и тот печально приближается. Порывшись в складках цветастой попоны, татарин достаёт тощий кошель и вытаскивает из него пару бумажек.
Эти самые бумажки тут же растворяются в широкой карманине карапуза, а жердь широко, притворно зевает, делая вид, что полностью отсутствует при сцене.
– Педерастам бой, – с глубокомысленным видом ответствует Горемыка, подёргивая рогом.
Тут же вскидывается карапуз, посурьезнев лицом:
– Так, а шо це таке? Дуже дивна тварина, я такив не бачив евщё… И також без паспорта небось?
Тут уж Искандер не выдерживает, вскипает спичкой мгновенной:
– Очнись, нелюдь. Это чудо лабораторное, гибрид, между прочим. Лошадина разумная, всё понимает. Так какой тебе на него ещё паспорт нужен-то?