Неофит в потоке сознания
Шрифт:
– Мама, прекрати, – взрывалась дочь, – это же ты меня вынуждала, обещая выгнать из дому и проклясть навечно. Это ты каждый раз говорила, что у нас нет еще собственного жилья, что даже крысы плодятся только в своей норе, что мы еще не сделали карьеру, не пожили для себя и своего счастья, и все такое.
– Ну ты еще опозорь мать при людях, давай, опозорь, совсем совесть потеряла! – кричала неудавшаяся актриса, картинно воздевая руки к люстре «каскад». – Мы уже сто раз всё обговорили, и ты каждый раз со мной соглашалась. Чего ж теперь не рожаете, когда уже можно и о детях подумать? Что, Мишенька у нас недееспособным стал?
– Да ты же знаешь, мама, что это я рожать после второго аборта не способна, – навзрыд кричала жена, – потому что были осложнения с
– А что, он уже пробовал? – ехидно вопрошала теща.
– Да нет, конечно, мама, – всхлипывала дочь, – мой муж, как говорится, в порочащих связях не замечен.
– Разве что пока… – вставила теща своё последнее язвительное слово.
Целых три месяца мы не навещали их после того разговора. Я предлагал съездить хоть на полчасика, чтобы отец не слёг от переживаний с инфарктом – жалко ведь старика, да и мать наверняка уже раскаялась и скорей всего жалеет о сказанном. Нет, упрямилась жена, они меня оскорбили на этот раз очень серьезно, одна своими воплями, другой – молчанием. Наконец, родители приехали сами, постаревшие, тихие, просили прощения и обещали больше никогда нас не обижать. Теща с тех пор стала помягче, правда иной раз после роковой третьей рюмки её все-таки прорывает, и она снова и снова ворчит на меня, на мужа, на дочь и на всё прогрессивное человечество и снова просит прощения, или не просит…
Вообще-то в отличие от мамы, Вера не страдала приступами ненависти, наоборот, стремилась уклониться от скандалов и выяснения отношений. Она была очень домашней женщиной, любила уют, стабильность, всегда отзывалась на доброту, жалела слабых и больных. Воспитание в семье, где на неё давили со всех сторон и мать и отец, конечно, отразилось на её характере, развив некоторую двойственность, но по большому счету она была доброй и по-женски хрупкой, именно такой, которую хочется оберегать, защищать, дарить цветы, подарки и гладить по головке, шепча ласковые слова утешения. Ну, а эта двойственность, зависимость тростинки от силы ветра, который дует то с одной, то с другой стороны – что ж, слабая женщина имеет право на эти колебания, именно в силу своей слабости, не зря же святые отцы называют их «сосудом немощи».
Иной раз мне кажется, что Алексей Иванович, во время нашего первого разговора о любви не только пытался выяснить, смогу ли я всё это вынести, сколько по-мужски предупреждал о возможности таковой семейной перспективы. Но ни тогда, ни сейчас, спустя много лет, мне не пришлось усомниться в правильности своего выбора. Просто я следовал по пути, указанному мне Богом, ведь как говорится в русской поговорке: первая жена от Бога, вторая – от… сами понимаете кого, а народ не проведешь, у него тысячелетний опыт.
Тогда я уже привычно посещал церковь, был довольно начитан писаниями святых отцов и научен азам практического поведения верующего человека. В мою жизнь вошла непрестанная молитва, которая меня не только защищала от нападок зла, но замещала накопленный за долгую жизнь мрак души светом смиренной любви. Непросто далась мне эта привычка к выполнению ежедневного молитвенного правила, в основном потому, что как наступало время взять молитвослов и зажечь свечу, так в комнату или на кухню, где я уединился, в тот же миг кто-то входил и подозрительно смотрел на меня. Поначалу я сдувался, как воздушный шар и смущенно садился, пряча книжечку с крестом в карман, но потом взбунтовался и заставил себя не обращать внимания на ближних, учитывая евангельские слова о том, что они враги человеку.
Вера лишь пожимала плечами, когда заставала меня бубнящим малопонятные слова, теща шипела, тесть мрачно вздыхал, но в конце концов, они привыкли и к этой моей странности, благо я не пил, не гулял и деньги нёс в дом. Через полгода упорного чтения молитв по книжке я вдруг заметил, что помню их наизусть. Во мне за это время будто от посеянного семечка выросло внутри неказистое деревце, которое чудом распрямилось, его кривые сучковатые ветки вытянулись в органные трубы – и стоило мне
Может быть благодаря туповатому молитвенному упорству, в мистической сердцевине моего существа появилась тихая, светлая радость, которая практически не зависела от внешних неприятностей и жила там, в глубине сердца, лишь изредка обнаруживаясь на моём лице едва заметной улыбкой, которую мне приходилось наблюдать на своей физиономии в зеркальном отражении.
Моя работа водителем-экспедитором предлагала мне немало практического опыта в освоении столь тонкого предмета, как Божий покров или защита. Вот, например, еду я как-то по новому шоссе одной из соседних северных областей и невольно развил немалую скорость. А что? Покрытие дороги прекрасное, новенький ЗИЛ «Бычок» везет меня с грузом безукоризненно, ровно и надежно, по радио звучит хорошая музыка, погода солнечная, Иисусова молитва действует во мне ритмично и непрерывно, недавно пообедал горячим, поэтому сыт – еду себе и радуюсь жизни. Вроде бы и недалеко отъехал от столицы, но тут уже чувствуется влияние севера: трава изумрудная, сочная; леса густые, дремучие; селения всё реже; небо холодное, ярко-синее, а облака то кипенно-белые, то будто черненое серебро.
Проскочил поворот с названием населенного пункта «Никольское», прошептал: «Святитель Николай Чудотворец, моли Бога о мне», да еще тропарь пропел: «Правило веры и образ кротости, воздержания учителя яви тя стаду твоему, яже вещей истина…» – надо же, наизусть помню!.. Вдруг, ни с того ни с сего двигатель замирает, я выхожу из машины и открываю капот. В это время мимо нас с «Бычком» вихрем проносится «тойота», в номере которой ощерились три шестерки. С полчаса копаюсь в моторе и ничего не понимаю – всё в полном порядке, несколько раз завожу – молчит, опять копаюсь, проверяю трубки подачи топлива, фильтры, прокачиваю топливную систему – все в идеальном порядке, пытаюсь завести – ничего, снова повторяю операцию по реанимации, со страхом думая про себя, неужто накрылся насос или форсунки – это же полный швах! – и наконец, движок неожиданно заурчал, я вскочил в кабину и поехал дальше. За крутым поворотом, километров через пять, открывается трагическая картина: групповая авария с пожаром. Последней в череде разбитых машин смялась в гармошку и горела ядовито-желтым пламенем «тойота» с тремя шестерками на госномере.
Итак, покровитель странников святитель Николай поломкой двигателя остановил меня, чтобы я не попал в аварию. Мне пришлось поучаствовать в тушении машин и спасении раненых водителей. Освободился только к полуночи, выбился из графика и приехал на склад только в три ночи. Открыл мне ворота и впустил на территорию склада сторож, в облике и поведении которого даже при беглом взгляде обнаружилось криминальное прошлое. Видимо скучно ему было, а может, старика бессонница замучила, только обрадовался он мне несказанно, выслушал причину опоздания, радушно пригласил меня в жарко натопленную сторожевую будку, разложил на столе колбасу, хлеб, соленые огурцы и предложил водки «для снятия стресса». От спиртного я отказался.
– Слушай, братишка, ты что, в завязке? – с интересом спросил он.
– Ну почему, на праздник могу выпить рюмку-другую. Но сейчас не хочется.
– А ты вообще-то куришь?
– Пробовал в юности, но что-то не понравилось.
– Ничего себе! – Продолжал удивляться тот. – А, врубился! Ты, наверное, травкой балуешься или кокс нюхаешь?
– Да нет же, мне и так хорошо, без наркотических возбудителей.
– А, понял! На зоне о таких как ты говорят: у него кайф от Бога.
– Ну, наверное, можно и так, только лучше сказать не «кайф», а «радость».