Неоконченный роман одной студентки (другой перевод)
Шрифт:
— А ты хороша, — сказал этот странный бык с кротким одобрением, от которого нетрудно было прийти в смущение. — А может, ты очередная девица?
В замешательстве я сказала:
— Я не девица, — а он снова рассмеялся коротким смешком и сказал:
— Ну, это не имеет значения. Он, Минотавр, уже постарел и уже не ест мяса, так что не бойся! — после чего бычья голова задвигалась, начала опускаться вниз, а над нею показалось бледное лицо мужчины третьего возраста, если следовать классификации, данной впоследствии Аристотелем. Потом из-за угла показалась и вся его
— Ты кто? — спросила я его, а он мне ответил, что слуга Минотавра, и я снова забеспокоилась. Этого я не предусмотрела. А ведь Минотавр как-никак царский сын, и у него, вероятно, был не один слуга, возможно, даже целая свита. Если придется всех усыплять, плохо мое дело… Однако пока опасности не чувствовалось, потому что слуга Минотавра сказал мне по-стариковски дружелюбно:
— Идем, идем, девушка! С тобой, кажется, можно поговорить, потому что других присылают ни живых ни мертвых, так что их долго не можешь привести в чувство. Пойдем, не бойся!
И он застучал копытами, оказавшимися самыми обыкновенными деревянными сандалиями. Я догнала его, держа пистолет наготове, раздумывая на ходу, а не стоит ли усыпить его и самой поискать Минотавра, но сосуд в его руке отвлек мое внимание. Такого я еще не видела ни в музеях, ни в альбомах, посвященных крито-микенской культуре, и я спросила, для чего он — для воды или для вина?
— Ты хочешь пить? — ответил он мне вопросом на вопрос. — Я дам тебе напиться. И вино у меня есть, и ключевая вода. Наверное, от страха пересохло в горлышке, а? — спросил он с добродушным смешком. — Потерпи немного, скоро придем.
Коридор завершился площадкой, от которой вверх шли около двадцати каменных ступеней. Они вывели нас на чистую, огражденную со всех сторон террасу с навесом для тени, прикрепленным к невысокому зданию. Сама терраса и здание находились на краю высокого обрывистого морского берега. Отсюда, наверное, взлетели в небо Дедал и его сын Икар на скрепленных воском крыльях, чтобы навсегда покинуть лабиринт с его страшной тайной.
Я еще не знала, в какой точно год попала я на Крит на своем хронолете, потому что тогда хронолеты давали ужасный разброс во времени и мы работали, в значительной мере полагаясь на удачу, но я не смела спросить, чтобы не выдать себя. Я была довольна уже и тем, что попала во времена Минотавра.
— Ну, добро пожаловать, располагайся, — указал мне старик на широкое, удивительно чистое ложе под навесом. — А я принесу тебе свежей водицы. А может, предпочитаешь вино для смелости, а? — задорно подмигнул он мне выцветшими глазами. Трудно было предположить, чтобы страшный зверь держал у себя слугой такого добряка.
Я ответила ему, что мне ничего не нужно, что я спешу, а о сосуде спросила потому, что никогда не видела таких.
— Но это вовсе не сосуд! — поднял он его. — Разве не видишь, что у него нет дна? Это рупор, в него я рычал, чтобы испугать тебя, но ты оказалась молодцом.
Он осторожно поставил рупор в угол, рядом бросил
— Неужто Минотавр так постарел, что не может уже и реветь?
Старик выпрямился передо мной, озабоченно оглядел мою тщательно подобранную для путешествия одежду того времени.
— Послушать тебя, так ты вроде не критянка и не афинянка…
— Нет, — призналась я. — Я прибыла сюда издалека. Я фракийка и хочу только поговорить немного с Минотавром. Можно?
Явно довольный, что угадал мое происхождение, он снова улыбнулся той странной, по-стариковски лукавой улыбкой. Так улыбался мой прадед, когда играл со мной. Старик сказал:
— Раз уж мы сбросили маски, можно. Я — Минотавр.
Мне очень захотелось сказать ему: «Послушайте, не морочьте мне голову!», — но я не знала эквивалента этого выражения на их языке, поэтому только немного отодвинулась, прижалась спиной к стене, чтобы видеть оба входа на террасу. Под навесом было прохладно. Дыхание моря освежало воздух, и средиземноморский зной чувствовался не так сильно. Старик засуетился, поставил передо мной мисочку с финиками, стал еще милее:
— Покушай, доченька. Из Финикии. Ты, вроде, не поверила мне?
Одна фотокамера, которой я снимала, была спрятана в брошке у меня на груди, и я приподняла мисочку, украшенную типичным для того времени орнаментом. Если бы я могла взять ее с собой, какой бы фурор произвела! Впрочем, вероятнее всего, меня попросту обвинили бы в фальсификации. Археологи все еще верят только тому, что пролежало в земле определенный ими самими же срок. Наши же путешествия во времени служили им лишь для подтверждения той или иной их гипотезы. Конечно, я хотела также выиграть время, чтобы переварить свалившуюся на меня новость. И я сказала:
— Как тут поверить, если все говорят совсем другое?
Мое неверие ничуть не обидело его.
— Молоденькая ты слишком, потому и не знаешь, что никогда не верно то, что все говорят. Всю правду знают немногие. Стоит чему-нибудь стать всеобщим достоянием, как оно тут же обрастает вымыслом, превращается в сказку.
Я изучала социальную психологию и потому не могла не похвалить старика:
— А ты, оказывается, мудрец.
— Когда твоим убежищем становится лабиринт, доченька, не можешь не помудреть. Не думаешь ли ты, что мудрость даруется нам богами? Она — наше примирение с миром.
— Хорошо, расскажи мне тогда всю правду, — попросила я, тем не менее оставаясь начеку, а он тут же согласился, сказав:
— Погоди только, пойду пару раз прореву. Скажу тебе по совести, надоело мне это ужасно. Но в последнее время повадился сюда разный люд, особенно заморские купцы, которые приезжают на своих кораблях, а глядючи на них, и дети становятся все настырнее. Сказано ведь, что Минотавр требует только юношей и девушек, а как получит свое, остальных не трогает. Хлопот с ними не оберешься. Заблудятся, со страху обревутся, обмочатся, от них весь лабиринт мочой провонял, беда мне с ними и только, порой не знаешь, как поделикатнее вывести их отсюда…