Неоновые боги
Шрифт:
Психея берет меня за руку.
– Что ты собираешься делать?
В голове воет паника. Во мне зарождается подозрение, что, вернувшись в это здание, я больше из него не выйду. Мысль кажется безумной, но я уже несколько дней испытывала странное чувство от того, как скрытно мама себя вела, и вот чем все обернулось. Нет, нельзя игнорировать свои инстинкты. Больше нельзя. А может, страх затуманивает мысли. Не знаю. Мне все равно. Знаю лишь, что возвращаться ни в коем случае нельзя.
– Можешь сходить за моей сумкой? – Я оставила сумку и телефон наверху. – И сказать маме, что мне нездоровится и я поеду домой?
Психея с готовностью
– Конечно. Сделаю все, что нужно.
Через десять секунд после ухода Психеи я осознаю, что, вернувшись домой, не решу ни одной проблемы. Мама приедет за мной и отвезет обратно к новоиспеченному жениху, даже связав, если потребуется.
Тру лицо руками.
Я не могу поехать домой, не могу остаться здесь, не могу думать.
Вскочив на ноги, я разворачиваюсь ко входу во двор. Нужно дождаться возвращения Психеи, позволить ей разговорами довести меня до состояния, хотя бы отдаленно напоминающего спокойствие. Она хитрая, как наша мать; она сможет найти решение, если дать ей достаточно времени. Но, впутывая сестру, я рискую навлечь наказание Зевса на нас обеих, как только он поймет, что я отчаянно не хочу становиться его женой. Если есть шанс уберечь сестер от последствий моих поступков, я им воспользуюсь. У матери с Зевсом не будет повода наказывать их, если они не станут помогать мне избежать этого брака.
Мне нужно бежать и сделать это в одиночку. Сейчас.
Я делаю шаг, потом еще один. Поравнявшись с массивной каменной аркой, ведущей на улицу, я почти останавливаюсь, почти позволяю нарастающему, безрассудному страху подвести меня, заставить вернуться и дать матери с Зевсом надеть ошейник, который им так хочется затянуть у меня на шее.
Нет.
Даже само слово похоже на боевой клич. Я бросаюсь к выходу и выскакиваю на тротуар. Перехожу на быстрый шаг и по наитию сворачиваю к югу. Подальше от маминого дома. Подальше от башни Додона и собравшихся в ней злодеев. Если удастся отойти на какое-то расстояние, я смогу подумать. Вот что мне нужно. Если получится собраться с мыслями, смогу придумать план, как выкрутиться из этой заварухи.
Ветер усиливается, продувая мое тонкое платье, будто его вовсе нет. Ускоряю шаг, и стук каблуков по асфальту напоминает мне о матери и о том, что она сделала.
Мне наплевать, что Психея, вероятнее всего, права: у мамы наверняка есть свой план, по которому я не должна в буквальном смысле лишиться головы на плахе. Но ее планы ничего не меняют. Она не поговорила со мной, не доверилась мне, а попросту пожертвовала своей пешкой, чтобы подобраться к королю. Меня от этого тошнит.
Высокие здания в центре Олимпа слегка помогают спрятаться от ветра, но каждый раз, когда я перехожу дорогу, он налетает с севера и треплет подол платья. Несущийся с залива ветер еще холоднее, настолько ледяной, что больно вдохнуть. Хорошо бы спрятаться от стихии, но думать о том, чтобы вернуться в башню Додона, совершенно невыносимо. Лучше замерзнуть.
Эта нелепая мысль вызывает у меня хриплый смех. Да, вот я им покажу. Ну конечно, если отморожу несколько пальцев на руках и ногах, матери и Зевсу от этого будет больнее, чем мне. Не могу понять, тронулась я умом от паники или от холода.
В центральной части Олимпа лоск наведен так же тщательно, как и в башне Зевса. Витрины всех магазинов оформлены в едином элегантном и минималистичном стиле. Металл, стекло и камень. Выглядит красиво, но абсолютно бездушно.
Интересно, если мы поженимся, он будет сам заказывать мне одежду, чтобы я точно соответствовала его эстетическому вкусу? Следить, чтобы парикмахеры создавали мне образ по его желанию? Знать, что я делаю, что говорю, что думаю? Я содрогаюсь от одной мысли об этом.
Пройдя три квартала, я вдруг понимаю, что слышу не только свои шаги. Обернувшись, вижу двух мужчин, отстающих от меня на полквартала. Прибавляю шаг, но они с легкостью подстраиваются. Они не пытаются меня нагнать, но я не могу избавиться от ощущения, что за мной охотятся.
В такой поздний час все магазины и компании в центре города закрыты. В паре кварталов отсюда играет музыка, а значит, еще где-то открыт бар. Возможно, там мне удастся оторваться от хвоста и согреться между делом.
Еще раз сворачиваю налево и иду на звуки музыки. Снова обернувшись, вижу за собой только одного преследователя. Где же второй?
Но несколько секунд спустя, когда он появляется на ближайшем перекрестке слева от меня, я получаю ответ. Он не преграждает мне путь, но чутье подсказывает держаться от него как можно дальше. Сворачиваю направо, вновь направляясь к югу.
Чем дальше я от центра города, тем сильнее здания вокруг выбиваются из однотипного облика. На улице начинает попадаться мусор. У некоторых компаний установлены решетки на окнах. На грязных дверях в паре мест даже висит знак о взыскании по закладной. Зевса волнует только то, что у него перед глазами, но, судя по всему, до этого квартала его взгляд не простирается.
Быть может, мои мысли путаются от холода, но я очень долго не замечаю, что незнакомцы теснят меня к реке Стикс. Неподдельный страх впивается в меня клыками. Если меня прижмут к берегу, я окажусь в ловушке. Верхний и нижний город соединяют только три моста, но ими никто не пользуется с тех пор, как умер последний Аид. Пересекать реку запрещено. Если верить легендам, это невозможно сделать, не заплатив при этом какую-то ужасную цену.
И то, если мне вообще удастся добраться до моста.
Ужас окрыляет меня. Я перестаю беспокоиться о том, как больно ногам в этих жутко неудобных туфлях. Едва обращаю внимание на холод. Должен быть способ обойти моих преследователей и найти людей, которые смогут помочь.
У меня даже треклятого телефона нет.
Черт возьми, не стоило позволять эмоциям взять надо мной верх. Если бы я дождалась, когда Психея принесет мне сумку, ничего этого не случилось бы… Или случилось?
Время перестает иметь значение. Каждый резкий выдох, вырывающийся из моей груди, отмеряет секунды. Я не могу думать, не могу остановиться, я почти бегу. Боги, как же больно ногам.
Поначалу я едва различаю шум бурной реки. Его почти невозможно расслышать за моим громким дыханием. Но вот передо мной мокрая черная лента, слишком широкая и быстрая, чтобы можно было безопасно ее переплыть, даже будь на дворе лето. А зимой это и вовсе смертный приговор.
Я оборачиваюсь и вижу, что мужчины подобрались ближе. Мне не удается рассмотреть их лица в темноте, и тут я осознаю, какой тихой стала ночь. Шум из бара превратился в еле слышный шепот в отдалении.
Никто не придет меня спасти.