Неоновые джунгли

Макдональд Джон Данн

– Я... я не знаю... не знаю, как мне...

Генри, не дожидаясь продолжения, вынул из кармана и протянул ей две небольшие, но красиво упакованные коробочки.

– Вот, решил заодно прихватить и это. Совсем недорогие. Клипсы и браслет. Почему-то подумал, тебе это не помешает.

Бонни медленно опустилась на ближайший стул. Он подошел к ней, мягко положил сильную руку на ее плечо.

– Послушай, я же не хотел, чтобы ты из-за этого плакала. Черт меня побери, Бонни, я же не нарочно, совсем не нарочно. Ну не надо, прошу тебя.

Когда ближе к вечеру он снова вышел – на этот раз чтобы купить продукты, – Бонни быстро сложила вещи в купленную Генри дорожную сумку. Затем,

отыскав в ящике письменного стола бумагу и карандаш, написала записку:

"Генри, огромное тебе спасибо за все. Твой домашний адрес у меня есть, так что, когда у меня будут деньги, я знаю, куда их прислать. Теперь у тебя есть время, чтобы успеть повидать семью. То, что ты для меня сделал, словами описать невозможно, их попросту нет. Еще раз за все спасибо.

Твоя Бонни".

Она подписалась и еще раз перечитала записку. Да, наверное, именно так и надо сделать. Без всякой патетики... Она поступает так, как настоятельно требовал доктор. И он прав, прав на все сто процентов!

Когда Бонни спускалась по лестнице, у нее слегка дрожали ноги, а на улице они вообще стали ватными. Асфальт казался слишком твердым, кварталы – чересчур длинными, дорожная сумка – очень тяжелой... Неожиданно она услышала за собой чьи-то тяжелые торопливые шаги и, сама не зная почему, обернулась. Это был Генри. Он крепко схватил ее за руки чуть повыше локтей, развернул к себе. На его лице появились какие-то странные белые пятна, а глаза настолько сузились, будто их вообще не было.

– Что это ты тут делаешь?

– Отпусти меня, отпусти! Мне же больно...

Весь обратный путь она шла с низко опущенной головой, а он одной рукой крепко держал ее, а в другой нес сумку. Перед самой лестницей Генри поднял ее на руки. Бонни сначала молча заплакала, а затем громко зарыдала, уткнувшись мокрым от слез лицом в его сильную шею.

Открыв входную дверь. Генри вошел внутрь, пинком ноги закрыл ее, молча уронил сумку на пол, все еще продолжая держать Бонни на руках, подошел к письменному столу, пробежал глазами ее прощальную записку. Затем, так же не выпуская Бонни из рук, медленно опустился в большое кресло, стоявшее в углу гостиной, и позволил ей выплакаться. Слезы довольно долго лились из ее прекрасных серых глаз, унося с собой слабость, отчаяние, боль, разочарование и бессмыслицу ее прежней жизни, а Генри терпеливо ждал, когда она наконец сможет остановиться.

– Ну и куда бы ты направилась, если бы я случайно не увидел тебя?

– Это не имеет значения.

– Нет, имеет!

– Нет, не имеет!

– Нет, имеет. Просто должно иметь! Или тебе было бы лучше, если бы тот алкаш тебя убил?

– Да, может, и лучше.

– Сама себя жалеешь, да? Господи ты боже мой, неужели не надоело? Это же смешно и глупо. Иногда меня от этого просто тошнит!

– Меня саму от этого тошнит. Но я...

– Хватит! Заткнись, пожалуйста! Док посоветовал мне выбросить тебя отсюда и из моей жизни, как только ты встанешь на ноги и сможешь ходить. Прекрасно. Просто прекрасно! И во что это превращает меня? В полудурка, который неизвестно на что потратил свой долгожданный отпуск? Может быть, последний в жизни! Ну уж нет, из всего этого должно, просто обязано что-то выйти, что-то куда большее, чем это!

Так они сидели, пока комната не погрузилась во мрак наступившего вечера. Но темнота, похоже, лишь придала Бонни смелости.

– А знаешь, ты прав. То, что произошло, на самом деле имеет для меня значение. Причем, наверное, даже большее... чем когда-либо раньше. Хотя, честно говоря, толком не знаю почему... Все это было... ну почти как будто меня заново

родили... Ухаживали, мыли, с ложечки кормили, учили ходить... В такое даже трудно поверить...

Он нежно поцеловал ее и, приподняв со своих колен, поставил на ноги. Впервые за все это время поцеловав в губы! И сказал:

– Как же приятно слышать от тебя такое, Бонни.

После этого Генри зажег свет. Они дружно зажмурились, затем вместе хихикнули, быстро приготовили на скорую руку что-то вроде ужина, во время которого не говорили ни о чем серьезном, а просто перебрасывались общими словами, с удовольствием шутили и вспоминали анекдоты, а потом Бонни помогла Генри постелить его постель на кушетке и отправилась спать...

Глава 2

Все утро следующего дня Генри почему-то был угрюмым и задумчивым: долго стоял у окна, ничего не видящими глазами смотрел на улицу, время от времени непонятно для чего потряхивал мелочью в правом кармане брюк, нервно расхаживал по гостиной...

После обеда он принес с кухни турку с кофе, разлил его по чашкам и сел напротив Бонни.

– У меня осталось всего семь дней, дорогая.

– Я знаю. Ты же сам говорил, что в любой момент можешь сесть на самолет. Ну и почему бы тебе не сделать это, Генри? А я подожду тебя здесь, не бойся. Когда ты вернешься, я, наверное, уже совсем поправлюсь. Может быть, даже устроюсь на работу...

– Нет, домой я не собираюсь. Даже слышать не хочу об этом!

– Господи ты боже мой! Ну зачем же так рычать?

– Прости. Я тут кое-что придумал.

– Интересно, что именно? Что ты имеешь в виду?

– Я же рассказывал тебе про наш дом. Большой старый дом и магазин. Там места всем хватит. И нам тоже. И места, и работы. То есть тебе не придется думать, что ты будто бы живешь за счет моего старика. Уж он-то никому не даст прохлаждаться, это точно. Со временем начнет платить тебе зарплату. Немного, но зато честно заработанные и твои...

Она удивленно посмотрела на него:

– Зарплату?

– Да, зарплату. А что тут такого? Не могу же я тебя вот так просто оставить! Я ведь тебя неплохо узнал и прекрасно понимаю: ты не уймешься до тех пор, пока тебя что-то не остановит. А единственный, кто тебя может остановить, – это близкий человек, который бы от тебя зависел и... полностью тебе доверял. Значит, давай сделаем так: прямо сейчас выходим на улицу, берем такси, едем делать анализы крови и все, что у вас тут в Калифорнии положено, а потом совершаем обряд. После чего ты официально становишься одной из нас, Вараков. И тогда на твоей стороне будет вся наша семья! Я им об этом еще ничего не писал. Единственно, что они пока будут знать, – это то, что ты моя жена, только и всего. А больше им знать и не нужно...

Бонни положила руки на стол, закрыла глаза и долго-долго так сидела, не шевелясь, не произнося ни слова. Затем сказала:

– Сколько тебе лет, Генри? Двадцать три?

– Двадцать два.

– Двадцать два... Ну а я... я двадцатишестилетняя бродяжка. Разницы не видишь?

– Не говори так! Прошу тебя, ну пожалуйста...

– Почему же нет? Да, бродяжка. Почти законченная алкоголичка. Из тех девиц, которые работают в барах и добросовестно обслуживают всех, кого им там удается подцепить! Девица... которая потом даже не может вспомнить их лица... которая только благодаря Провидению, а совсем не здравому смыслу до сих пор не подцепила самого отвратительного, самого страшного заболевания... Бонита Уэйд Флетчер! Великая и неповторимая Бонита! Уже дважды побывавшая в тюрьме – один раз здесь, другой в Лос-Анджелесе. Ее-то ты и хочешь сделать членом своей семьи, Генри? Хорошей, добропорядочной семьи?