Неосторожный шаг
Шрифт:
И в самом деле, как удобно, подумала Элизабет раздраженно. Прежде всего для Мирей. Она пользуется не только родительской поддержкой в своих притязаниях на Филиппа, на нее работают и финансовые интересы обеих семей, тесно переплетенные между собой. И все это рыжеволосая красавица получила преподнесенным на блюдечке! Но почему сия мысль так расстраивает ее?
— Сейчас мы будем танцевать.
— Я не хочу…
В ответ на ее протест он приложил палец к ее губам.
— Пошли, пошли, всего один маленький танец. Должны же быть вещи, которые доставляют вам
— Я не сказала, что не танцую, — быстро проговорила Элизабет в ответ, раздраженная его насмешливым тоном.
— А-а, так вы не хотите потанцевать именно со мной. — Теперь всякий смех и ирония полностью исчезли из его голоса, а взгляд стал пронизывающим и цепким. — Так же, как вы не хотите купаться вместе со мной.
— Филипп…
— Нет, нет, Элизабет. — Когда Филипп притянул ее к себе, она уже знала, что он полностью владеет собой и окончательно решил поступать по-своему. — Вы будете танцевать со мной. Я хочу держать вас в своих объятиях, и, как вы дали мне понять, это единственная возможность, которая мне представляется, чтобы получить удовольствие, и я намерен воспользоваться ею сполна.
— Вы свинья, — заявила Элизабет.
— Не самая вдохновляющая фраза для такого случая, но за неимением лучшего, подойдет и она.
Это была для него игра, просто забавная игра, подумала Элизабет, когда он привлек ее к себе, так плотно прижимая к своей груди, что ее руки против воли обвились вокруг его шеи, когда они начали танцевать. Она чувствовала, как волны удовольствия, порождаемые его близостью, распространяются по ее телу от головы до пят, и, сознавая это, боролась со своими чувствами, боролась отчаянно.
Это уже было прежде. Она шла однажды по этой дороге и не ведала, куда та ее приведет. Она никогда не предполагала, в какую пучину отчаяния может погрузить ее Джон, и, выбравшись чудом из этой пучины, научилась жить заново — теперь уже по своим правилам. А эти правила вовсе не предусматривали флирт с красавцем-мужчиной, к тому же искушенным в делах любви и имеющим связь, по крайней мере, с одной женщиной, а может быть, и с несколькими. Это стало бы моральным самоубийством. Но она не собиралась умирать.
— Перестань сопротивляться мне, Элизабет.
Пораженная тем, что он читает ее мысли, она подняла голову и растерянно взглянула ему в лицо. И тут Филипп снова поцеловал ее в губы, но в этот раз поцелуй оказался легким, ласкающим, полным трепетной нежности.
— Не надо. — Протест был слабым, и она знала это.
— Не надо? — Язвительность в голосе и брови, поднятые с насмешливым недоверием, вызвали у нее желание посильнее пнуть его. — Как бы вы ни пытались скрыть мотивы своего поведения от меня, вы не можете скрыть их от себя самой. Вас ко мне тянет. Я это знаю, и вы знаете не хуже меня, хотя еще не хотите принять это как свершившийся факт.
— Как вы смеете?!
— О, я смею гораздо больше, чем кажется, малышка, — протянул он, в то время как его глаза таинственно заблестели. — Ваш муж уже три года как умер, не так ли? — Она сделала попытку
— Это ничего не меняет…
— И, если я точно во всем разобрался, вы по-прежнему не отходите от его погребального костра. — Это было жестоко, и он отдавал себе в этом отчет, но, по-видимому, не нашлось иного способа пробить ту броню отчуждения, которой она отгородилась от него. Ощущение ее тела рядом со своим было для Филиппа ни с чем не сравнимой радостью. Когда прежде испытывал он столь необузданное желание? Трудно вспомнить. Наверное, очень, очень давно. — Ваша работа, ваша карьера — лишь предлог для того, чтобы отвергать сердечные привязанности…
— Нет ничего плохого в том, чтобы делать карьеру.
— Но не ценой самоизоляции и превращения себя в робота…
— Вы ничего не знаете обо мне! — сказала она с жаром, и щеки ее покрыл румянец. — Ничего!
— Кое-что я хотел бы исправить, — сказал он мягко.
— Вы говорите о сексе! — Элизабет ощетинилась, словно еж. — Вот и все. Только плотское удовлетворение!
— Я говорю? — Несколько мгновений, прищурясь, он изучал ее лицо и затем притянул к себе с такой силой, которой невозможно было противостоять. — Вы думаете это все? Конечно, физический аспект отношений важен…
— Сколько у вас было женщин, Филипп? — Он был груб с ней, и она могла отплатить ему той же монетой. — Сколько?
— Что?!
Она совершила то, что всеми признавалось невозможным, — удивила Филиппа де Сернэ дважды за один вечер. И получила полное удовлетворение, увидев, как изумленно округлились его глаза.
— Вы слышали, что я сказала. Я спросила вас, как много женщин было в вашей жизни — связей, романов, называйте их как угодно, — повторила Элизабет едва сдерживаясь. — Я хочу знать.
Безупречное самообладание изменило ему лишь на секунду.
— Больше, чем я хотел бы иметь к настоящему времени. — Честность ответа поразила ее, и она промолчала, встретив его испытующий взгляд. — Но я взрослый мужчина тридцати шести лет от роду. Я не святой и никогда не собирался им быть. Я мог бы сказать в свою защиту, что до сих пор жил по собственным принципам и никогда не брал сознательно того, что мне не принадлежит.
— И это вас оправдывает? — спросила она.
— Насколько мне известно, да. — Он посмотрел на нее загадочно. — А теперь я спрошу вас кое-что. С того момента, как мы встретились, вы ясно дали понять, что недолюбливаете меня. Вас влечет ко мне… — Филипп поднес руку к ее губам, когда она хотела перебить его, — но вы с трудом меня терпите. Это факт. Теперь я думаю, что заслуживаю того, чтобы знать причину. Джулия не может быть более объяснением этому. Вы сами видели, как радушно ее приняли здесь, более чем радушно, с любовью. Я ожидал, что антагонизм уменьшится, когда Джулия приняла решение остаться, но он увеличился — по отношению ко мне. Я мог бы предположить, что вы дуетесь из-за того, что оказались не правы, но у вас слишком сильный характер для подобных капризов.