Неотразимый обольститель
Шрифт:
– Ты не поверишь, что я сейчас видел, – сказал он.
– Не теперь. – Приземистый лысеющий мужчина замахал на него руками, словно отгоняя комара. – Ты что, не видишь, что я собрался бить?
– Это стоит дюжины партий! – И, выхватив карты из его рук, холеный джентльмен швырнул их вверх рубашкой на стол, говоря остальным: – Он вышел.
– Как ты смеешь, Линч?
– Ты еще будешь меня за это благодарить, Уинтроп. – Приятель оттащил брызжущего слюной картежника за лестницу, подальше от чужих ушей. – Нипочем не угадаешь, кого я только что встретил.
– Не иначе как архиепископа Нью-Йоркского, – прорычал Уинтроп.
– Намного
Его сообщение не сразу дошло до собеседника.
– Ты спятил и несешь какой-то бред. И как раз тогда, когда ко мне пришли все карты...
– Да у тебя была пара восьмерок, ты бы проиграл и собственную задницу. – Линч удержал порывающегося уйти приятеля. – Говорю же тебе, я видел, как индус нес ее наверх, а она лягалась и вопила. Я глазам своим не поверил, пошел за ними, чтобы рассмотреть получше, – и вот, стоит она там, в одних чулках и нижнем белье, бесстыжая, как девка. Это она, говорю тебе, Беатрис фон Фюрстенберг, точно. – Его глаза засияли. – Попалась прямо в объятиях греха.
Финансист Гарри Уинтроп уставился на своего коллегу, члена правления Объединенной корпорации Арчибальда Линча, раздумывая, куда их может привести такое поразительное открытие. Он бессчетное количество раз спорил с Беатрис фон Фюрстенберг по поводу различных деловых соглашений и постоянно был вынужден признавать ее правоту и умение маневрировать в сфере бизнеса.
– Боже мой, да если это правда...
– Это она, поверь мне. – В улыбке Линча была изрядная доля злобы. – Получается, что наша высокомерная миссис фон Фюрстенберг имеет тайную склонность к разврату.
– Тогда она попалась! – Уинтроп откинул голову и захохотал; его мясистое лицо покраснело. – И на следующем собрании членов правления корпорация наконец-то свергнет ее проклятую «юбочную диктатуру»!
Только в середине следующего дня Беатрис удалось принять ванну и получить возможность поговорить с девицей, которая могла бы пролить какой-то свет на историю с похищением. Пленница провела ночь, примостившись на краешке громадной кровати, то просыпаясь, то опять погружаясь в дремоту, стараясь постоянно контролировать себя. Она проснулась уставшей, все тело болело от неудобного положения во время сна, от невозможности расслабиться в ее ситуации и от схваток с Панджабом. Еще хуже было то, что она не знала, сколько проспала – час, два или десять. Позже ей доставили еду – яйцо всмятку, бекон, жареную картошку, печенье и кофе. Она спросила старого лакея, который принес поднос, который час, и удивилась, услышав в ответ:
– Полдень. В «Восточном дворце» всегда очень поздно ложатся – пробурчал он, – и еще позже встают.
Еще через некоторое время прибыла ванна – ее внесли две пожилые женщины в форме горничных и та самая молодая женщина, которую Беатрис хотела расспросить о происшествии. Пока горничные наливали воду в сидячую ванну, пленница пыталась втянуть девицу в разговор, поинтересовавшись ее именем и тем, как она попала в «Восточный дворец».
– Мэри Кэтрин, – с сильным ирландским акцентом ответила та, откидывая назад копну густых каштановых волос. – Мэри Кейт, как зовут половину всех ирландских девушек. Мы приплыли на корабле, когда я была еще совсем малышкой. У мамы, кроме меня, еще было полдюжины ртов, так что она отдала
Сидя на краю бархатной кушетки, Беатрис смотрела, как Мэри Кейт пробует воду в ванне, и думала, что за обычным нахально-веселым поведением девушка прячет боль. Мэри Кейт, как и многие представительницы ее класса, стала жертвой бессердечности богатых, с положением в обществе мужчин. Когда все раскрылось, именно ее обвинили в испорченности, и собственная мать выгнала ее на улицу – в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет, в возрасте Присциллы. Сейчас под пудрой все еще скрывались черты той обиженной девочки.
– Я решила, что раз уж я такая опытная ис-ку-си-тель-ница, а целомудрия все равно не вернешь, то пусть мне лучше за это платят. – Мэри Кейт подняла голову и расправила плечи с намеренно похотливой улыбкой. – И мне хорошо платят. Я отлично умею распалять мужчин, доводить до безумия, а потом удовлетворять и успокаивать.
То, с какой гордостью девушка говорила о своих греховных способностях, ошеломило Беатрис.
– Но ведь тебя удерживают здесь, чтобы мужчины могли удовлетворять свои потребности.
– Удерживают меня? – Мэри Кейт очень удивилась, потом рассмеялась. – Никто меня не удерживает и не заставляет ничего делать. – Она ткнула себя пальцем в грудь и, упрямо выставив подбородок, проговорила: – Хотела бы я посмотреть на того сукина сына, который бы попробовал меня заставить!
– Но это чудовище Панджаб...
– Панин? Он наша защита. Лапает, конечно, но неплохой парень, если держать задницу подальше от его клешней. Неравнодушен к мягким булкам наш Панни. – Она улыбнулась, показав ряд здоровых зубов. – Ну а кто из них равнодушен? Они все не прочь пощупать, верно? Панджаб так и делает. – Она покачала головой. – Никто нас здесь не держит силой, никому это не нужно. Да и куда нам идти?
– Ты могла бы работать в магазине... или стать швеей... или... – Беатрис замолчала, увидев укоризненную гримасу на лице Мэри Кейт.
– Продавщицы не едят каждый вечер бифштекс и не пьют французское шампанское. – Она приподняла кружевную оборку на ниспадающем складками пеньюаре. – Они не получают красивую шелковую одежду и французские духи. Или подарки от членов городского правления, от конгрессменов... даже от настоящих английских лордов. А твои швеи... они слепнут в двадцать пять, а потом им дорога в богадельню... если их еще туда возьмут.
Беатрис не понимала таких рассуждений, но ей нечего было возразить.
– Ну давай, лезь в воду. Как тебя зовут, повтори-ка?
– Миссис фон Фюрстенберг, – ответила Беатрис, вставая и послушно поворачиваясь, когда Мэри Кейт стала помогать ей раздеваться.
– Нет, я имею в виду твое имя, а не твоего старика. Которое дали при крещении.
– Беатрис.
– Бе-е-атрис? – Мэри Кейт рассмеялась. – Похоже на засушенную старую тетушку. Я буду звать тебя... Биби. Да, так мне больше нравится. Залезай и отмокай, Биби.