Неожиданность
Шрифт:
— Кто там? — грозно рыкнул Богуслав.
— Это я, Ваня. За мастером пришел, — в гости пора идти, у матери невесты моей будем кушать. Пока дойдем, все уже готово будет.
Слава распахнул дверь.
— Заходи.
— Вань, а посиделки какие будут: только мать и дочь Наины, или народу придет немеряно?
— Народ будет, — сразу ухватил мою мысль Иван, — одевайтесь по-боярски.
Я приоделся, мы зашли к ушкуйнику за антековским золотом (протоиерей уже куда-то убежал по неотложным церковным делам), и бодро зашагали в гости к будущим Ваниным родственникам.
— Вань, а тебя не смущает,
— Я думал вы спросите не отталкивает ли меня то, что она еврейка.
— Я с уважением отношусь к любому народу. В каждой нации есть хорошие и плохие люди, честные и нечестные, умные и глупые. Так что национальность Наины меня не заботит. А вот то, что она уже успела повидать жизнь и до тебя, резковата, усиленно отстаивает собственное, зачастую неверное мнение, вот в чем загвоздка.
— Я много думал об этом, — нехотя поделился бригадир кирпичников, — молодой непьющий парень очень часто нравится и молоденьким чистым девушкам, усиленно хранящим невинность для суженого. А с тех пор, как я начал хорошо зарабатывать, и их родители стали поглядывать на меня благосклонно. И приданное хорошее дадут, и дом для молодоженов строить новая родня поможет — живи да радуйся. А для меня на Наине свет клином сошелся — не могу даже глядеть на других девиц. Для меня она свет в окошке. Поэтому, чем скорее поженимся, тем лучше.
Я пожал парню руку.
— Уважаю. За свою любовь надо уметь биться.
— Да и реальная, мастер, битва на пороге. Муж ее развода не дает, артачится изо всех сил. Развод это для него позор, удар по положению. Да и клиенты могут начать сторониться — дурная, вишь, слава о нем по Киеву пойдет, что был нечестен с женой. А Абрам ростовщик, к нему и купцы, и даже бояре обращаются. Причем богат — может и большую сумму ссудить.
— И отдают?
— Попробуй не отдай! Он двух лбов содержит, они из любого деньги вышибут. Здоровенные, морды зверские, всегда вооружены. Я было настаивать на разводе начал, так меня эти бандитские рожи за дверь, как куренка выкинули.
— А что ж жена убежала от такого богатства? И дочь у них общая.
— Так он, жадюга, ни на жену, ни на дочь денег сроду не давал! Живите, мол, как хотите — хотите будущее предсказывайте, хотите милостыню по улицам просите.
— Странно. Евреи, вроде, к семьям привязаны очень. И женщины у них очень уважаемы. Даже национальность ребенка идет по матери.
— Ему на это наплевать. Безумно жаден. Я пытался ему пригрозить, когда он на мое позорище на крыльцо полюбоваться вышел: дескать приду с друзьями, нас много, Абрам только посмеялся. У князя, говорит, дружина все равно больше. А Святополк Изяславович жидовским ростовщикам большие деньги должен, расплачиваться ему нечем, поэтому ни в чем им не отказывает, дружинников сколько надо, столько и даст.
— Дружинники в мирном городе не каждый день нужны. Чем же еще князь киевский расплачивается?
— Невольниками. Воюет только затем, чтобы полон взять. Раньше все больше половцами пленными расплачивался, теперь на русских перешел — захватывает наши же города, их грабит, а жителей в рабство угоняет. Ужасно тоже жаден, и подлец редкий — начал уже и у богатых киевлян имущество отнимать. Они бы давно бунт подняли, да уж
— То-то в Киеве рынок рабов появился.
— При других князьях такого сроду не было, — подтвердил Иван.
— А где же его искать, Абрама этого лихого?
— Он там, рядом с матушкой Наины, Магдаленой, живет.
— Покажешь?
— Да мы как раз мимо идем, вон его дом.
— Справный дом, целый терем.
— Да уж… А вам он, мастер, зачем?
— Денег в долг взять.
— Все шутите.
— Не без этого. Отобедаем, зайду. Как денег хапну — враз развод даст!
Пока Ваня переваривал мою очередную незатейливую шуточку, я пробежался по Интернету, поглядел особенности развода у евреев.
— Одни хиханьки да хаханьки у тебя мастер на уме, а мне Наина весь мозг выклевала — мужик ты или не мужик, сходи реши вопрос.
— Ты меня поддерживал во всех передрягах?
— А как же иначе!
— В рискованный поход со мной пошел?
— Неужели я с тобой не пойду!
— Так вот — долг платежом красен! Сегодня я вместо тебя схожу, завтра ты меня в какой-нибудь переделке выручишь. А сейчас послушай о еврейском разводе.
Раввину нужно дать команду писцу написать гет на арамейском языке, при этом должны присутствовать два свидетеля. Дело мужа дать согласие. После этого раввин рвет гет пополам, а бывшим супругам дает свидетельства о разводе.
Мы пришли в дом будущей Ваниной тещи. Гости уже были в сборе. Дочку Наины, Эсфирь, проводили погулять, чтобы не мешалась. Народу было негусто: две усатых тетки с сильно насурьмленными бровями, их мужья, а самое главное, наличествовал дядя Соломон.
Ювелир был в возрасте, лет 65 как минимум, бороды и усов не носил. Почему-то характерных еврейских признаков у мужчин не было — никаких пейсов, здоровенных бород, особенных шляп. Все трое были коротко пострижены, никаких шляп не было вообще, у одного были изрядные усы, у другого коротко постриженные усы и борода. Одеты были чисто по-русски, в цветастую праздничную одежду.
Мужья теток оказались сапожниками. Полезнейшее дело! Не всем же рабами торговать, да деньги в рост давать. Между обувными умельцами, после употребления пары стаканчиков вишневого вина, похоже собственного изготовления (вишни стояли по всему двору), разгорелся непонятный для профанов профессиональный спор: как лучше сучить дратву и делать прочие прибамбасы для своего нелегкого ремесла.
Молодые беседовали с тучной Магдаленой, и у них споров не было. Матерые тетки доказывали друг другу какая еда точно кошерная, а какую должен изучить раввин.
Я был поглощен поеданием какой-то крупной фаршированной рыбы с мацой. Было вкусно, и вишневка шла в жилу. Дядя Соломон меланхолично хлебал какой-то бульон — у него, видимо, была диета.
Когда я наелся, дядя тоже оживился.
— У вас в ватаге, молодой человек, вроде бы имеется лишнее золото? — спросил он расслабленного меня.
— У нас много чего имеется, — ответил ему русский грубиян, — но говорить мы будем без лишних свидетелей.
— Да тут все свои!
— Все ваши. И у каждого длинный болтливый язык. Поэтому говорить будем только наедине, или никак.