НЕОЖИДАННЫЕ ПРЕДСКАЗАНИЯ
Шрифт:
Когда его нашли мертвым рядом с женой, которую он задушил, потому что узнал, что она имела любовника, все воздержались от комментариев.
28
Когда придет тысячелетье за нынешним
тысячелетием вослед,
то земли станут добычей войны.
По ту сторону римского предела и даже
в бывшей римской власти
люди будут резать глотки друг другу,
охватит
Евреи и дети Аллаха не оставят попыток
побить друг друга.
Земля Христа предстанет полем битвы.
Неверные везде и всюду чистоту
своей идеи защитить хотят.
Сомнения и сила встанут против друга,
а смерть пойдет вперед,
как знамя новых тех времен.
В городе были дома, где верили в Бога. Сама религия при этом не имела значения. До тех пор пока они признавали существование единого Бога, город оставался городом. Там были и евреи, и христиане, и мусульмане. Это был город монаха Иоганна, которому там почти тысячу лет назад в пустыне явились откровения, которые позднее, на пороге 2000 года, должны были быть переданы людям. Это был город Иерусалим со Стеной Плача, Гробом Христовым и мечетью. Ребенку сказали, что эти три религии, каждая сама по себе, означали одно: веру в Бога. Поскольку ребенок еще не был знаком с реальностями мира, он ответил, что три общины должны были бы по-братски поделить этот город, который принадлежал им равным образом, потому что каждая из них считала его святым.
Ребенку со временем пришлось постичь историю ненависти. Были войны. Молодежь, изгнанная из своих домов, росла в жажде мести. Детей убивали ударами прикладов на остановках школьных автобусов. Другим детям разрывало головы, когда в них попадали пули. Были убитые в мечети, убивавшие христианских паломников и верующих у Стены Плача. Казалось, вера, вместо того чтобы объединить людей, без конца давала причины для того, чтобы ненавидеть, отталкивать и даже убивать.
Послушайте, что говорит раввин: «Ноготь еврея ценнее миллиона арабов». Послушайте этого молодого мусульманина, который кричит, что нужно убить всех евреев до одного. И он готов для этого умереть. Христиане казались самыми благоразумными, наверное, потому, что в меньшинстве на этой земле. В другом месте, в нескольких сотнях километров оттуда, католические и православные священники призывали к крестовому походу и желали смерти неверным.
И кто еще вспоминает о двухстах тысячах заживо сожженных и погребенных, которых забыли в пустыне, в войне, которая была так чиста, что собирала больше зрителей, чем любая телепередача?
— Верный, неверный? Во что они верят? — спрашивал ребенок.
— В безумие, — ответил ему мужчина, — а не в жизнь.
29
Когда придет тысячелетье за нынешним
тысячелетием вослед,
многие лишатся жизни человечьей,
у них не будет прав, ни крыши,
никакого хлеба.
Их тело будет неприкрыто,
и вот оно-то будет на продажу,
отгонят
поближе к Вавилону.
Они, рыча и огрызаясь, запутавшись в долгах,
займут все местности вокруг и расплодятся.
До них дойдет сказание о вознагражденье скором,
и приступом возьмут они когда-то немыслимые башни.
И вот тогда наступит время варварской орды.
Некоторые ночи были спокойными. На улицах было тихо, пассажиры дремали, на остановках никто не ждал ночного автобуса, так что водитель хотя и слегка притормаживал, но не останавливался. И все же часто это было, как на родео. Они так называли то, что происходило, а самые молодые из них называли это «вестерном» и «нападением на почтовую карету». Банда пряталась в десяти метрах от остановки, где стоял один из них как запоздалый пассажир. Водитель автобуса останавливался, и внезапно появлялась банда, блокировала двери, прежде чем водитель автобуса мог начать движение. Некоторые водители защищали себя гранатами со слезоточивым газом, а иногда автобус сопровождался полицейской машиной. Но чаще всего на нападавших не было никакой управы, и пассажиры не могли защитить себя. Что можно сделать с теми, кого один социолог однажды назвал по телевидению «городскими дикарями»?
Они вваливались в автобусы, грабили, опустошали сумки пассажиров, били стекла в окнах и дверях, иногда резали шины, и один или два раза они пытались поджечь автобус. Водитель автобуса забаррикадировался в своей кабине и надеялся, что стекла не разобьются под ударами бейсбольных бит.
Это было, как на войне, говорил он, когда вернулся в автобусный парк.
Водители иногда даже бастовали, чтобы добиться сопровождения и защиты или закрытия маршрутов в «горячих» районах. Но «родео», «вестерны» и «нападения на почтовые кареты» опять начались несколько недель спустя, как только полиция перестала ездить сзади автобусов. Слишком много затрат. И почему нужно было пытаться бороться против этой волны насилия с помощью ограниченной энергии горстки полицейских?
Что можно изменить в жизни молодежи, которая входит в бетонный лес пригородов и срывается с катушек, разбивая стекла и уродуя машины?
Водитель автобуса знал это. Поздними вечерами он возвращался домой с последним поездом метро. И ехал на работу с первым вагоном подземки.
Когда он входил на перрон, он старался идти быстрее. Он боялся.
Это ли жизнь?
30
Когда придет тысячелетье за нынешним
тысячелетием вослед,
то человек, вступив в непроницаемый тоннель,
застынет от страха и закроет глаза:
не будет силы смотреть.
Он будет охвачен вечной тревогой, при каждом шаге
чувствовать страх.
Все же он будет шагать без сна и покоя.
Но голос Кассандры, громкий и сильный,
он не услышит.
Ему же все мало, он захочет все больше, и разум его