Неожиданный звонок
Шрифт:
— Простите, Федор Александрович или Ирина Афанасьевна в Москве? Они, кажется, собирались приехать.
— Да, собирались — на мою защиту. Но отец заболел, и мама осталась за ним ухаживать.
— А-а…
Последовала долгая пауза. Я вспомнила наконец: Иван Иванович — знакомый отца, его фронтовой друг. О нем я знала по папиным рассказам. Слышала, что у него есть сын приблизительно моего возраста.
Пауза затягивалась. Мне казалось, что разговор исчерпан, но первой положить трубку было как-то неудобно.
— Дело в том, — снова заговорил Юрий Иванович, — что у меня несчастье…
«Бедный, —
— …умер папа.
Юрий Иванович снова замолчал. Молчала и я. А что было делать — выражать дежурные соболезнования?
Наконец он произнес:
— Похороны в среду, в старом крематории, в двенадцать дня…
Как я поеду, если я почти их не знаю? Как и зачем?
— В среду я занята, к сожалению.
Среда была у меня абсолютно свободна — праздник безделья. И тут же на себя разозлилась: зачем понадобилось врать? Будто я должна была перед ним в чем-то оправдываться.
— Я понимаю, это я просто так, на всякий случай, — будто стал оправдываться Юрий Иванович. — Дело в том, что сейчас лето, в Москве почти никого нет. Я только самым близким… До свидания.
«Он и меня относит к числу близких? — подумала я. — С чего бы это? Я отца-то его раза два за всю жизнь видела…»
Тут раздался новый звонок: на этот раз в дверь. Галка!
— Ну, наконец-то! А то уже рыба совсем засохла и торт увял. Разве на улице дождь? — спросила ее, помогая стащить мокрый плащ…
На следующее утро проснулась раньше, чем собиралась, чем могла себе позволить, — многолетний рефлекс. В аспирантуре выработала железный распорядок дня: подъем в шесть тридцать, зарядка, душ, завтрак — все за полчаса. Потом лаборатория, бесчисленные опыты, пробы, неудачи и опять — опыты, опыты… Потом библиотека. И там до предела, до последнего звонка. До колик в мозгу. У каждого аспиранта на столике, рядом с набором ручек — набор разнообразных пилюль. «Тебя не угостить анальгинчиком?» «Да, спасибо. И валидольчиком тоже». Неужели все это позади? Как прекрасна жизнь!
И вдруг: «Похороны в среду. В старом крематории…» Зачем? С какой стати? Я этого человека не знаю: только по рассказам отца.
Достала из холодильника остатки вчерашней рыбы, позавтракала. Ничего, даже вкусно. И Галка вчера хвалила: «Насчет твоих способностей в области неорганической химии я не знаю, не мне судить. А вот в кулинарной области они неоспоримы. Это уж точно».
После завтрака решила сходить в институт. И необязательно, и неделя эта целиком отгульная. Но все же…
Первым, кого я увидела на кафедре, был профессор Угрюм. Он сидел один и разговаривал с кем-то по телефону.
— …в Ленинграде? Вы считаете мое присутствие обязательным? — услышала его ровный, неторопливый голос. — В таком случае я поеду…
Я в нерешительности остановилась у двери: уйти? не мешаю ли?
— Входите, Людмила Федоровна. Что у двери стоите, как бедная незачетчица? — сказал Евгений Павлович, вешая трубку. — Кстати, у вас нет желания поехать в Ленинград, на симпозиум?
Нет ли у меня желания?! Вместе с профессором Угрюмом! Я закивала, наверно, слишком поспешно и радостно, потому
— Профессор Стоун из Калифорнийского университета будет делать доклад на близкую вам тему.
— Когда? — только и смогла вымолвить я.
— В среду. Будете готовы?
«Да я хоть сейчас готова!»
— Конечно!
— Вылет в тринадцать пятьдесят. А в двенадцать я буду ждать вас на аэровокзале.
Вечером, лежа в постели и читая журнал «Химия и жизнь», я никак не могла сосредоточиться на процессе вытягивания столба расплава и получения кристаллических изделий сложных форм из материалов с разными физико-химическими свойствами. Никак не шел из головы профессор Стоун, который так, кстати, приехал в наш Ленинград с лекцией на очень близкую мне тему… Скорее бы среда!
«В среду… в двенадцать… в старом…»
Постаралась прогнать эту мысль — закрыла журнал, стала вспоминать защиту. «Работа представляет большой научный интерес и является несомненным вкладом в науку о полимерах…» «Практическая ценность исследования неоспорима…» «Следует рекомендовать к изданию в виде самостоятельной публикации…» Председатель совета потом сказал, что такой защиты у них давно не было. Жаль, что родители не смогли приехать.
Отец… Что с ним? Мама сказала, что ничего серьезного. Наверное, не хотела волновать. Может, опять открылась рана? Среди его орденов есть маленькая прозрачная планочка. На ней три красных полоски: три ранения. Последнее — в Берлине. Второе — под Феодосией. А где же первое? Отец любил рассказывать о том, как воевал. Вся жизнь его была теперь в этих рассказах. После войны он еще долго работал, потом ушел в отставку, занялся общественной работой — стал, как говорят, общественником. Но это все происходило как бы в стороне от него, как бы не с ним. Память прочно сохраняла и выдавала лишь то, что было связано с войной. «Помню, в августе сорок первого у деревни Глухое мы с ротой автоматчиков…» «Помню, в мае сорок второго наш взвод поднялся на штурм высоты у поселка Смоляная Заводь…»
В детстве мы с братом слушали его рассказы с удовольствием. А когда подросли, нам они приелись, стали казаться однообразными, скучными. Да и времени не хватало — сидеть и слушать. Тогда отец стал рассказывать за едой, когда все собирались за обеденным столом. Вначале мы делали вид, что слушаем. Но это стало повторяться изо дня в день. И как только отец начинал: «Помню, в июне сорок третьего…» — мы с братом в один голос кричали: «Папа, ты это уже рассказывал!» Отец мужественно молчал дня два-три, а потом начинал снова… Так продолжалось, пока мы не разъехались из родного дома: вначале — брат, потом — я.
…Где же все-таки он получил свое первое ранение? Когда? Что-то я подзабыла. А ведь знала: он рассказывал… Кажется, под Вязьмой. Или не под Вязьмой, а под Волоколамском?
«В среду, в двенадцать…»
Ну, были они друзьями — Федор, мой отец, и он. Иван. Всю войну вместе, в одном окопе лежали, одной плащ-палаткой укрывались, одним снарядом контужены. Но какое это имеет отношение ко мне?.. К тому же в среду у меня важное мероприятие: доклад профессора Калифорнийского университета. По моей теме. Это бывает раз в жизни, и упустить такой случай нельзя.