Непересечение
Шрифт:
Не любить под гнетом тайны, той что заболел давно,
А она все ускользает и неясен алгоритм,
Только голос уже сорван, от бессилия хрипит….
Такси минут за сорок домчало до здания, где когда-то размещался «ФинТраст». Судя по вывескам теперь в бывшем постперестроечном исполкоме функционирует не только районная администрация, но и ряд коммерческих структур.
– А, тогда мы ведь были одни, из частников,– вдруг подумалось Ворохову.
До указанного часа свидания оставалось еще уйма времени и он решил пока не идти туда, а лучше прогуляться по окрестностям.
Под ногами шуршала листва позднего сентября. За тот период, который прошел со дня смерти старшего Ворохова, родной город остался, и узнаваем, и нет. Такая метаморфоза бросилась в глаза, когда еще ехал из аэропорта. Понятно, если бы это обусловилось лишь новыми застройками, но все вроде не так. И пока объяснение странному этому ощущению не находится. Ему стала навязываться мысль- будто собственная жизнь необычным образом поделилась на: до сегодняшнего приезда сюда и после.
Вот и могила отца. Строгий памятник из черного мрамора, заросшая травой чугунная оградка. Просто некому ухаживать. И с каким-то скрытым укором на сына смотрит выгравированный в камне батя.
Александр Иванович сохранился в сыновьих воспоминаниях разный. В детских- он веселый и добрый, а в юношестве и дальнейшей взрослости, то больше хмурый человек, обиженный на судьбу и людей. Как бы не было, родитель, сейчас, часто приходит во снах, печально улыбающийся, неизменно молчаливый, и какой-то растерянный. Словно он что-то такое знает и это следует сказать, но не говорит, боясь расстроить единственное чадо. И каждый раз, в этом случае, Иван просыпался с тяжелой головой, в поту и с бьющимся сердцем.
В последнее время именно такой флер загадочности отцовского образа особенно изводил его. Тогда и посещало неясное предчувствие – грядут события, которые много перевернут в мировоззрении. Ведь недаром посещение церкви, за этот год, превратилось в насущную необходимость.
И вот теперь, обрывая увядшие вьюнки с надгробной плиты, Ворохов, вдруг, с особой остротой ощутил, что это время наступило. А в душе затревожилось, будто по привычке. Подобное предвидениене было четким, без какой-либо детализации. И резануло сильной болью в висках, вплоть до тихого вскрика….
Потом вздрогнулось, когда зазвонил мобильный. Но не от неожиданности самого вызова, а от мелодии, которая никогда, причем ни при каких условиях не могла им самим установиться. Из трубки доносился похоронный марш Шопена!
На «алло»– оттуда зловещая длинная пауза и номер оказался скрыт. Он взглянул на часы. Они показывали, – еще минут сорок до встречи с Чугманом. С рассеянными мыслями побрелось с кладбища обратно. Когда же подходил к зданию, где много лет назад размещался офис «ФинТраста», увидел, как в труповозку загружают носилки с черным полиэтиленом. А рядом две полицейские машины и суетящиеся вокруг люди.
В поджелудочной по-недоброму засосало. И нехорошее полезло в голову. Его опоздание составило всего четыре минуты. Но без лишних расспросов, почему-то, стало понятно- там, в мешке, мертвый Аркадий.
Такой
Это какой-то вертлявый молодой парень проявил болтливую доверительность в виде реплики в никуда к рядом стоявшему незнакомцу- Ворохову, а ведь тот ни о чем и не спрашивал. Он же, взяв Ивана под локоть, отводит гостя города в сторону. Почему этот юноша, представившись Дмитрием, уделяет внимание ему, тогда осталось сразу непонятным. Но тем не менее тип с бегающим взглядом приглашает, впервые встретив, на разговор в ближайшее кафе. Якобы, чтобы рассказать обо всем интересующем его будущего визави. Так, примерно, им и было заявлено. И хотя подобная самонадеянность и навязчивость несколько настораживает, беседа их все-таки состоялась. Пусть она Ворохову практически ничего и не прояснила, лишь напустила еще больше «тумана», но благодаря ей у него окончательно сложилось мнение, что письмо, недавно полученное дома – не чья-то плохая шутка, а некая «дорожная карта» для Ивана Александровича Ворохова, на оставшиеся годы…..
А вот из услышанного за чашкой, и не только, кофе, причем, не задавая лишних наводящих вопросов…. Этот самый Дима, с голубыми глазами навыкате, с недавних пор работает, скорее числится (так сказано), у Аркадия Викторовича в качестве референта в химико-технологическом отделе.
Попал он туда сразу после окончания вуза, вроде как по блату- какие-то родственные связи. Да и зарабатывать надо, ведь уже обзавелся семьей. Должность активно не нравится, коллектив поганый и зарплата не ахти какая, но пока мирится и тихо подыскивает новое место. А это сегодня совсем непросто.
Теперь же, со смертью начальника может все, коренным образом, измениться. Ворохов старается парня не перебивать, при этом не перестает про себя удивляться- чего вдруг, все-таки, вздумалось молодому, годящемуся ему в сыновья, так подробно, еще не дойдя до факта гибели Чугмана, не стесняясь повествовать о своих нынешних заботах. Но терпеливо продолжал ждать, когда тот, наконец-то, заговорит о его интересующем, раз сам проявил недюжинную инициативу к разговору с ним, случайным прохожим.
Иван в меру внимателен и тактичен к собеседнику, и все же вынужден выказать свое недовольство:
– Уважаемый, зачем меня, неизвестного Вам человека, посвящать в собственные переживания? Я ведь не исповедую по будням,– прозвучало сарказмом,-к чему мне эти откровения?
Заказывает уже третий «эспрессо» и наблюдает, как Дмитрий немало смущен.
– Извините, что тяну, но придется дослушать, поскольку я являюсь здесь единственным очевидцем вашего давнего знакомства с моим шефом.
– Как-так? – вопрошается с отвисшей челюстью,– мы с ним не виделись с четверть века! Небось просто бредится, дружила?!