Неподходящее занятие для женщины (Неженское дело)
Шрифт:
– Я не думаю, что это так, – сказала Корделия.
– Вы и вправду так не думаете? Спасибо, вы очень добры. Только теперь это уже все равно. Извините меня, я лучше пойду домой. К чаю я вас не приглашаю, что-то устала я сегодня. Вы ведь знаете, где меня найти, если что? Так заходите, не стесняйтесь.
Они вышли за ограду кладбища. Прощаясь, миссис Годдард неуклюже потрепала Корделию по плечу и медленно побрела назад к своей деревне. Корделия завела двигатель «мини». За первым же поворотом ее взору открылся железнодорожный переезд. Поезд только что пошел, и перекладины шлагбаумов начали подниматься. Три машины стояли у переезда, и быстрее всех стартовала последняя из них. Обогнав две другие, когда те осторожно перекатывались через рельсы, она стремительно ушла вперед и скрылась из виду. Корделия успела
Обратный путь до коттеджа больше ничем особенным Корделии не запомнился. Ехала она быстро, пристально наблюдая за дорогой. Она старалась унять поднимающуюся тревогу, сконцентрировав все свое внимание на простейших операциях переключения передач, торможения, разгона. На этот раз она подогнала «мини» прямо к живой изгороди коттеджа, уже не думая прятать машину от посторонних глаз. В коттедже все было по-прежнему, хотя она мысленно готовилась увидеть, что там все перевернуто вверх дном и молитвенник исчез. Она с облегчением обнаружила, что книга в белом переплете стоит на месте среди более высоких и объемистых томов. Корделия раскрыла молитвенник. Трудно сказать, что рассчитывала она в нем обнаружить. Может быть, посвящение? Или записку? Или письмо, вложенное между страницами? Однако единственная надпись, которую там можно было найти, не могла иметь отношения к делу. Нетвердая рука вывела из титульной странице такие слова: «Дорогой Эвелин Мэри по случаю конформации. С любовью от крестной. 5 августа 1934 года».
Корделия потрясла книгу страницами вниз. Нет, из нее не выпало ни листка бумаги. Еще раз перелистала страницы – ничего.
Она присела на кровать разочарованная. Неужели с ней сыграло злую шутку ее воображение, заставив поверить, что во всей этой истории с молитвенником есть нечто необычное? Неужели она построила все это таинственное здание на шатком фундаменте смутных воспоминаний старой женщины, а на самом деле произошло нечто легко объяснимое и понятное – умирающая мать передала дорогую для нее книгу своему сыну? И даже если Корделия была права, с какой стати записка все еще должна быть в книге? Предположим, Марк действительно нашел записку матери между страницами. По прочтении он вполне мог ее уничтожить. А если не он сам, то кто-нибудь другой. Записка, если она вообще существовала, была теперь, наверное, тем серым пеплом, что остался на решетке камина.
Она постаралась стряхнуть с себя апатию. Расследование не окончено. Нужно попытаться найти доктора Глэдвина. Немного подумав, она сунула молитвенник в сумку. Потом она посмотрела на часы – было около часа. Она решила легко перекусить в саду сыром и яблоками, а затем вернуться в Кембридж и посмотреть в библиотеке медицинский справочник.
Меньше чем через час она нашла то, что ей было нужно. В справочнике значился только один доктор Глэдвин, который мог обслуживать миссис Кэллендер, будучи двадцать лет назад семидесятилетним стариком. Звали его Томас Глэдвин, и экзамен на диплом врача он сдал в больнице Святого Томаса в 1904 году. Она тщательно переписала из справочника адрес. Доктор жил в Сент-Эдмундсе! Как сказала ей Изабел, именно в этом городке они с Марком останавливались по дороге к морю.
Значит, день все-таки не зря потрачен. Она идет по следу Марка Кэллендера. Она попросила у библиотекаря карту. Сейчас четверть третьего. Если она поедет через Ньюмаркет, в Сент-Эдмундсе будет примерно через час. Час на беседу с доктором, час на обратную дорогу. В коттедж она вернется, когда не будет еще половины шестого.
Она была уже на подъезде к Ньюмаркету, когда заметила, что черный фургон следует за ней. Он держался на слишком почтительном расстоянии, чтобы можно было разглядеть, кто сидит за рулем, но Корделии чудилось, что это Ланн и что он один. Она прибавила газ, стараясь увеличить дистанцию, но фургон не отстал, а, наоборот, немного приблизился Конечно, Ланн вполне мог направляться в Ньюмаркет по делам сэра Роналда, однако черный силуэт в зеркале заднего вида вселял тревогу и раздражал. Корделия решила избавиться от «хвоста». У шоссе было мало ответвлений, да Корделия и не была знакома с этой местностью. Она решила доехать сначала до Ньюмаркета и там поискать подходящей возможности оторваться от преследователя.
Главная улица, пересекавшая весь город, была забита транспортом,
Район вообще был непритязательным, но дом номер четыре был самым мрачным в округе. Садик перед ним густо зарос, а ограда покосилась, доски во многих местах сгнили. Краска на стенах дома облупилась и слезла, но, как заметила Корделия, стекла в окнах первого этажа просто сияли чистотой, и их украшали аккуратные занавески. Ясно было, что в доме есть хозяйка, но ее старания поддерживать порядок не имеют успеха, потому что она слишком стара, чтобы делать тяжелую работу самой, и слишком бедна, чтобы нанять помощников. Корделия посочувствовала ей, но когда на ее стук наконец отозвались, дверь открыла женщина, вид которой сразу же рассеял ростки симпатии. Ее никак не могли вызывать эти жесткие, недоверчивые глаза, зло поджатые губы, тощие руки, скрещенные на груди, чтобы, казалось, стать костлявым барьером, преграждающим путь к любому общению. Возраст ее невозможно было определить на глаз. В стянутых назад в маленький тугой пучок волосах почти не было седины, но лицо избороздили глубокие морщины, а на худой шее вздулись вены и проступали сухожилия. На ней были войлочные тапочки и крикливой расцветки хлопчатобумажный халат.
– Меня зовут Корделия Грей. Не могла бы я побеседовать с доктором Глэдвином? Он дома? Меня интересует одна его давняя пациентка.
– Дома, где же ему еще быть? В саду. Проходите прямо туда.
Запах внутри стоял ужасный: смесь затхлости и кислятины с преобладанием надо всем этим тяжелого аромата морилки от тараканов. Корделия прошла дом насквозь и вышла в сад, избегая заглядывать мимоходом в кухню или гостиную: кто знает, как будет истолковано такое любопытство?
Доктор Глэдвин сидел в кресле с высокой спинкой, которое вынесли на солнце. Никогда не видела Корделия такого дряхлого старика. На нем был теплый тренировочный костюм. Его распухшие ступни были втиснуты в огромные шлепанцы. Колени укрывала вязаная шаль. Руки свисали с подлокотников кресла, словно были слишком тяжелы для хрупких запястий. На продолговатом черепе остались лишь кустики почти бесцветного пуха.
Корделия подошла к нему и негромко окликнула по имени. Ответа не последовало. Тогда она присела около него на корточки и заглянула прямо в глаза.
– Доктор Глэдвин, я хотела поговорить с вами об одной пациентке. Это было много лет назад. Миссис Кэллендер. Помните, миссис Кэллендер из Гарфорт-хауса?
Он не отзывался. «И не отзовется, – обреченно подумала Корделия. – Глупо даже пытаться тормошить его дальше». Миссис Глэдвин стояла рядом с креслом, словно демонстрируя своего супруга изумленной публике.
– Давайте, давайте, – подзуживала она, – спросите его о чем-нибудь еще! У него же все в голове. Было время, он любил талдычить: «Мне нет нужды вести записи. Я могу все держать в голове».
– Что сталось с карточками его больных, когда он перестал практиковать? – спросила Корделия. – Их кто-нибудь забрал у него?
– Я же вам только что сказала: не вел он никаких карточек. А меня спрашивать бесполезно. Тому парню я сказала то же самое, слово в слово. Наш милый доктор был рад жениться на мне, когда ему понадобилась помощница, но дела своих пациентов он со мной не обсуждал. Этика профессии, видите ли! Он мог пропивать все доходы от своей практики и еще толковать о какой-то этике.