Непостижимое (Онтологическое введение в философию религии)
Шрифт:
Но так как этот избыток по самому своему существу выходит за пределы всякого "содержания понятия" - ибо есть не содержимое, а содержащее, - то он есть нечто трансрациональное, нечто, что - предваряя дальнейшее, более точное его определение - мы можем назвать непостижимым по существу.
Если мы сосредоточим наш взор на этом трудноуловимом "нечто", что в предметном бытии привходит к его логически фиксируемым "содержаниям", то мы встретимся в нем с рядом моментов, которые мы должны рассмотреть каждый в отдельности.
1. Металогичность бытия
При рассмотрении первого, самого общего из этих моментов, который мы называем "металогической природой бытия", мы можем просто сослаться на итоги исследования, произведенного нами в книге "Предмет знания". Мы вынуждены здесь дать краткое изложение этих итогов, поскольку они необходимы для нашей темы.
То, что мы называем "отвлеченным знанием" ("знанием в понятиях") и в чем выражается то, что обычно подразумевается под словами "познание", "объяснение", "постижение", содержит в себе два определяющих момента, или основывается на двух моментах. Эти моменты суть: определенность и обоснованность. Определенность
На первый взгляд кажется, что нет ничего легче, как "установить", "усмотреть" необходимую связь между двумя явлениями или содержаниями - все равно, какого бы рода ни была эта связь. Перед нами, напр., резиновый мячик, скажем, черного цвета. Мы видим его шарообразность и видим его черный цвет, мы осязаем его мягкость и упругость; и - одновременно мы "видим", что все это как-то связано между собой, дано совместно. Не иначе, казалось бы, дело обстоит по существу со всеми вообще "связями", если психологически мы и не всегда улавливаем их с такой же непосредственностью и простотой. Мы видим треугольник; если мы при этом и не усматриваем "сразу", что сумма его углов равна двум прямым, то все же при посредстве вспомогательных линий и направления анализирующего внимания, в лице его итогов - ряда мыслей - мы можем в конечном счете "усмотреть" и эту связь. Или мы наблюдаем постоянную, повторяющуюся связь во времени двух явлений, напр. огня и тепла, и таким путем приходим к усмотрению связи, которую мы называем "причиной": "огонь дает тепло" или "жжет".
Однако если мы оставим в стороне чисто случайные смежности (в пространстве и во времени) двух явлений (смежности, которые в строгом смысле нельзя назвать "связями"), то при более внимательном отношении обнаруживается, что не так то легко найти основание для того, что заслуживает названия подлинной "связи", именно необходимой совместности двух явлений или содержаний - в чем бы ни заключалась эта совместность: в причинной ли связи - т.е. закономерной последовательности во времени, или закономерной единовременной смежности, или, наконец, в той необходимой связи, которую мы называем "логической". Что касается прежде всего связей реальных (логически, через анализ самих содержаний недоказуемых связей в пространстве и времени), то на всех них распространимы итоги, к которым пришел Юм в своем неопровержимом анализе причинной связиxxvi. Опыт дает нам знание только единичных случаев, которые в лучшем случае могут быть лишь частыми и повторяющимися: но по самому существу дела никакой опыт не может нам дать знания о всеобщей или необходимой закономерности. "Связь" есть ведь только фигуральное выражение для того, чему в опыте соответствует лишь "соседство" или "смежность"; а необходимость или безусловное постоянство "соседства" или "смежности" никогда не могут быть даны в опыте по той простой причине, что опыт говорит лишь о том, что фактически в нем встречалось, т.е. всегда о единичном и прошлом, но никогда не может содержать в себе указания на необходимость того же в будущем - в том, что еще не было предметом. А что, с другой стороны, реальная связь не может быть обоснована логически, не вытекает из общего содержания мыслимых понятий ясно из самой природы этой связи, именно как реальной, т.е. не "логической": из понятия "огня" нельзя вывести, что он "жжет", из понятия "материального тела" - что оно имеет "тяжесть" и т.п.
Иное, казалось бы, имеет силу в отношении логических связей, "вытекающих", как принято думать, из содержания самих понятий: достаточно, по-видимому, вдуматься в понятие "2(2", чтобы достоверно знать, что эта величина равна 4; достаточно вдуматься в понятие "материального тела", чтобы знать, что оно "протяженно". Более внимательный анализ, однако, показывает с очевидностью, что дело и здесь обстоит не так просто, как нам кажется, и что мы и здесь наталкиваемся - в иной форме - на ту же самую трудность. Это может быть показано чисто схематически для всех видов знания. Всякое осмысленное суждение - всякое суждение, которое нас чему-то научает, из которого мы что-то узнаем, - по своему логическому смыслу всегда синтетично: это значит, что его сказуемое (предикат) содержит что-то новое по сравнению с подлежащим (субъектом). В общей схеме суждения "A есть B" B есть всегда нечто, что не содержится в A как таковом: ибо A как таковое, т.е. содержание понятия А, есть именно только А и не есть В. Суждение "A есть B" всегда значит: "A связано с B", "к A присоединяется B". Но если это так, то из анализа или созерцания готового, замкнутого в себе А никак и никогда нельзя вывести или усмотреть его связь с В. Но даже из совместного созерцания A и B, взятых как таковых, т.е. как отдельные определенные содержания, нельзя вывести или усмотреть их необходимой связи. A есть только A, а не Б; и B есть только B, а не А; ни на одном из них, так сказать, не "написано", ни в одном из них не содержится, что оно должно быть "связано" с другим.
Итак, поскольку мы исходим из знания в понятиях - из знания, уже фиксированного в отвлеченных содержаниях A, B, C..., - никакая вообще связь между этими содержаниями не может быть "обоснована", усмотрена с необходимостью. Откуда же берется в таком случае обоснованность нашего знания, или - что то же - знание необходимых связей между содержаниями? На это может быть дан только один ответ (подробно уясненный нами в "Предмете знания"): подлинной исходной точкой знания служат не отдельные содержания A, B, C..., к которым потом
Но теперь, далее: чтобы понять, что, собственно, значит это целостное сплошное единство, надо сосредоточиться на первом из упомянутых выше свойств отвлеченного знания - на его определенности, т.е. его дифференцированности и фиксируемости в ясных и отчетливых понятиях. Определенность знания - его состав как совокупности логически фиксированных содержаний A. B. С... покоится, как известно, на так наз. логических законах или принципах "тождества", "противоречия" и "исключенного третьего". Форма отвлеченного содержания A означает: 1) что А есть именно оно само, нечто внутренне тождественное ("A есть A" - принцип "тождества"), 2) что оно не есть нечто другое, что оно выделяется из всего другого ("A не есть не-A" - закон "противоречия") и 3) что этим отличием от всего другого, своим выделением из него оно однозначно определено ("все, что не есть не-A, есть A" - или, как это обычно формулируют "все мыслимое есть или A, или не-A, и третьего быть не может" - закон "исключенного третьего").
В "Предмете знания" подробно показано - и мы отсылаем интересующегося читателя к этой книге (гл. VI), - что эти три логических "закона" (точнее "принципа"), в нераздельной совместности образующие принцип определенности, не имели бы никакого смысла - что мы просто не понимали бы, о чем они говорят, - более того, что они сами были бы противоречивы и невозможны, если бы они не означали принципа анализа, разложения некого сплошного целого на ряд отдельных определенностей, иными словами: рождения совокупности определенностей A, B, C из сплошного единства бытия, которое мы, чтобы отличить его от того, что из него возникает как совокупность определенностей, символически обозначаем малыми буквами как единство abc... Но если так, то это единство - это лоно, из которого в силу принципа определенности возникает расчлененная совокупность отдельных определенностей, - само не подчинено указанным логическим принципам или законам, а возвышается над ними или, лучше сказать, лежит глубже их, составляет более первичный слой реальности. Этот слой мы называем металогическим единством. Мы видим, таким образом, что анализ определенности знания приводит нас к тем же итогам, как и анализ его обоснованности. И дифференцированность (расчлененность на понятия) знания - т.е. его предмета, - и его связанность одинаково объяснимы и проистекают из самой природы бытия как сплошного, внутренне-слитного единства - из природы бытия как металогического единства.
В бытии все связано или, точнее, сплетено или слито между собой. Оно само но себе не составлено из частей, которые мыслимы были бы до конца, во всем без остатка, что их составляет, в отдельности, одна без другой. Бытие можно скорее уподобить спутанному клубку - и притом не клубку, который можно было бы развернуть в одну простую нить, а клубку, который, будучи развернут, оказывается сложным взаимно переплетающимся узором. Начало и конец всякого частного явления или содержания принадлежат не ему самому, а лежат в другом - в конечном счете, в целом как таковом. Именно поэтому всякое частное знание есть, как мы уже указывали, частичное знание целого: чтобы отчетливо иметь перед глазами хоть малейшую часть нити, из которой сплетен узор бытия, нужно - хотя бы в известной мере - уже развернуть весь клубок бытия. Но само по себе это "развертывание" предполагает антиципирующее, предваряющее обладание тем, что потом будет нам дано в развернутом (всегда, впрочем, только "полуразвернутом") виде. Это и есть металогическое единство бытия, как мы должны как-то непосредственно его иметь до всякого его "определения" и в качестве необходимой основы всякого определения.
Чтобы наглядно иллюстрировать уясненное нами соотношение, мы можем сказать: всякое отвлеченное знание - знание, выраженное в понятиях и суждениях, - опирается на некое созерцание образов бытия, конкретной его "картины". Это в буквальном смысле имеет силу - как это понятно само собой в отношении опытного знания: всякое опытное знание предполагает некое восприятие конкретной реальности как таковой, - восприятие, которое не только психологически, но и логически (т.е. по своему содержанию) предшествует всей совокупности суждений, в которых мы фиксируем и выражаем воспринятое. Но это в переносном смысле имеет силу и в отношении знания через мышление, напр. математического знания. И предмет математического (и всякого ему подобного) знания конкретен в том смысле, что не адекватен ни отдельному суждению, ни даже целой (всегда ограниченной) системе суждений; то, что в отвлеченном знании усматривается и выражается как (какого-либо рода) логическая связь между A и B (напр., какая-либо отдельная закономерность числовых и геометрических отношений или даже целый комплекс таких закономерностей), - этот предмет сам по себе существует и первично-непосредственно усматривается ("созерцается") нами как некое единство, которое, с одной стороны, и вширь и вглубь бесконечно и неисчерпаемо и, с другой стороны, носит характер органической - т.е. до конца неразложимой - целостности. Именно поэтому мы можем проникать в него все глубже, выражать его в системе знания все более адекватно, никогда, однако, не исчерпывая его не доходя в этом направлении до последнего конца. В этом смысле и предмет мысли - а, стало быть предмет всякого знания конкретен, - в отличие от "отвлеченности" всех наших понятий и суждений о нем. А это, как указано и значит, что бытие как таковое металогично и именно в этой своей металогичности предстоит нам и доступно нашему созерцанию. И именно это непосредственное "узрение" или созерцание металогического существа или образа бытия как такового есть первоисточник всякого предметного знания.