Непотопляемая Грета Джеймс

Смит Дженнифер Е.

– Знаю. В таких случаях я хочу, чтобы у нее тоже кто-то был.

До этого самого момента Грета никогда не чувствовала себя одинокой.

Она только что вернулась после семимесячного турне, в котором играла на разогреве у группы, вызывавшей у нее восхищение с ее шестнадцати лет, – ее давняя мечта обернулась реальностью. За время, проведенное в путешествии, она избавилась от всех своих обыденных привычек: от регулярных звонков родителям, переписки с друзьями и даже от романчика с Джейсоном Фостером. Когда она вернулась, ее мозг продолжал лихорадочно работать, перегруженный месяцами, заполненными фанатами и безумием,

и она провела несколько недель в одних и тех же худи и легинсах, обращаясь то к своему блокноту, то к компьютеру, то к гитаре. И она была счастлива как никогда.

Но неожиданно она взглянула на вещи глазами мамы: она вернулась в пустую квартиру, и о ней некому было позаботиться, когда она заболела. Не имело никакого значения, что на самом-то деле Грета не просила Хелен приезжать – она справилась бы сама: заказывала бы суп в ресторанчике внизу и отдыхала до тех пор, пока ей не стало бы лучше. Неважным было и то, что теперь она могла позволить себе большую квартиру, если бы захотела, но это место, где она прожила столько лет, воспринималось ею как дом. Она вела такую жизнь не в силу привычки, а потому что она ей нравилась.

Она повернулась к парню, дрожа от холода. Его взгляд был по-прежнему прикован к воде.

– Я в последнее время много читал о Германе Мелвилле… – Он замолкает и неуверенно смотрит на Грету: – Мелвилл был…

– «Барлтлби, писец», – говорит она, и его глаза загораются.

– Вау! Большинство знает только «Моби Дика».

Она кивает, глядя на воду:

– Это понятно.

– Как бы то ни было, – продолжает он, довольный, – я читал о том, как Мелвилл впервые вышел в море. Ему едва исполнилось девятнадцать, то есть с нынешней точки зрения он был очень молод, и он оказался на торговом судне, которое следовало из Нью-Йорка в… А вообще-то, знаете что? – смеется он. – Тут, как говорит мой шестилетний ребенок, я должен перестроить маршрут.

– Маршрут?

– Как на навигаторе, – сконфуженно поясняет он. – Когда ты едешь не по той дороге, и он начинает перестраивать маршрут. Я обычно выбираю длинный путь.

– Это не всегда плохо, – замечает она, и он приглаживает бороду – она у него аккуратно подстрижена и седая по краям. Он красив какой-то подлинной красотой, опрятен и серьезен, и хотя он не может быть намного старше ее, все же кажется очень взрослым – человеком, знающим, как жить. Он похож на парней с отпускных фотографий друзей по колледжу, с которыми она большей частью потеряла связь, потому что они ведут жизнь, совершенно отличную от ее жизни.

Он подходит ближе к ней и протягивает руку:

– Я Бен, кстати говоря. Бен Уайлдер. Как Лаура Ингаллс.

И Грета неожиданно для себя смеется:

– У вас должны быть сестры.

– Дочери, – улыбается он, и она непроизвольно переводит взгляд на его руку. Обручального кольца нет. – А вы?

– Грета. – Она недолго молчит, думая, стоит ли называть фамилию, затем решает, что это неважно. Он ее не знает. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять: он слушает большей частью Дэйва Мэтьюса и Боба Дилана. Может, в колледже – Фиша: – Джеймс, – наконец произносит она.

– Как Бонд, – говорит он с понимающим кивком.

– Как Бонд, – соглашается она.

Фонари над ними загораются. Слышны голоса из одного из многочисленных баров теплохода.

– Знаете, – говорит Бен, – моряки Британского королевского

военно-морского флота каждый день в море получали ром. Он был безопаснее, чем вода, и поднимал боевой дух.

– Не сомневаюсь.

– Думаю, надо пойти за своей порцией. Приглашаю вас присоединиться ко мне.

Она колеблется, но всего лишь секунду.

– А я, пожалуй, вернусь к себе.

– О’кей, – улыбается он. – Тогда пока, Бонд.

– Хорошего вечера, Лаура Ингаллс.

Воскресенье

Глава 6

Грета просыпается в темноте. Светятся только красные цифры на будильнике – 3:08. Она привыкла к такому моменту неопределенности: проснувшись, первые несколько секунд она с трудом вспоминает, где, в каком отеле и в каком часовом поясе находится. Но отсутствие окон и шум моторов внизу дезориентируют ее больше обычного. Прошло двенадцать часов со времени посадки на теплоход, но она впервые действительно чувствует, что вокруг море.

Она берет телефон и щурится на загоревшийся экран. Пришло сообщение от Люка: «Забрал свою куртку. Оставил ключ».

Так-то вот. Ни тебе «до свидания», ни подписи. Просто конец.

Впрочем, она не ставит ему это в вину. У нее ушло несколько недель на то, чтобы ответить на просьбу Люка передать его любимую кожаную куртку, которую он забыл, когда паковал вещи, и которую, как она втайне надеялась, он оставит ей. Какое-то время она ходила в ней по квартире. Куртка все еще пахла его сигаретами.

А теперь она смотрит на его имя на экране телефона, раздумывая, стоит ли удалить его из избранных контактов. Но не делает этого. А переключается обратно и позволяет своему пальцу зависнуть над строкой «Джейсон Фостер».

Она ничего не слышала о нем со дня похорон. Тогда, промчавшись мимо поминающих маму гостей внизу, она обнаружила его в своей спальне, перебирающего струны ее первой гитары, которую папа купил ей столько лет тому назад. Они не виделись долгое время, почти два года, и Грета не знала, что он приехал на похороны. Она смотрела, как его темные пальцы касаются изгиба инструмента, медленно передвигаясь по красному дереву, и по ее рукам побежали мурашки. Казалось, он трогает не гитару, а ее саму.

Мама Греты умерла за двадцать четыре минуты до того, как самолет коснулся земли. Прослушав голосовое сообщение от Эшера, Грета села и прижалась головой к прохладному иллюминатору, ее сердце сжималось в груди, как кулак. Она просидела так до тех пор, пока бортпроводник не положил осторожно руку на ее плечо, и она поняла, что в самолете не осталось пассажиров, кроме нее.

В это время Люк по-прежнему был в Германии. Он попытался улететь, когда Грета сказала ему о маме, но, как только улетела она, разразился мощный ураган и многие трансатлантические рейсы были отменены. Он пропустил похороны – ее отец настоял на том, чтобы они состоялись как можно скорее, и становилось очевидным, что он вообще не сможет побыть с ней. И не имело никакого значения, что он казался подавленным, когда звонил, чтобы сообщить эту новость. Она даже не слишком расстроилась по этому поводу. Люка можно было упрекнуть много в чем, но она знала, что никогда не простит ему именно этого.