Неповторимое. Книга 1
Шрифт:
Иногда вечерами Клавдия Моисеевна, захватив большую сумку с продуктами, заходила к ним, но подолгу там не задерживалась. Возвратившись, всегда о чем-то тихо разговаривала с отцом. Однажды мачеха проговорилась, что отнесла им деньги. Вот как это получилось. Каждый вечер я ходил с бидончиком на соседнюю улицу за молоком. И в тот раз, как обычно, попросил у мачехи денег. А в ответ услышал: «Денег сегодня нет, я все отдала Таблуковским. Попроси у молочницы в долг, после получки отца рассчитаемся».
Кстати, о молочнице. У нее были сыновья приблизительно моего возраста. Сбегав разок на Кубань, мы быстро сдружились. Но об этом — особый разговор.
«Климат»
Правда, для нее у меня было практически все. Небольшой верстак, тиски, строгально-режущие по дереву и металлу инструменты. Но Володя сумел главное — вдохнуть в меня дух творчества. Я стал проводить опыты по физике и химии — руководил ими Владимир Рудич. Мастерил различные макеты, в том числе действующие, — вектор поиска определял Рудич.
По соседству проживала армянская семья: отец, сын Тигран и дочь Ася. Домишко у них был небольшой, и все они, под стать ему, тоже были небольшого роста. Здесь, в этом доме жила беда. Ася, уже взрослый человек, ничего (буквально ничего) не могла делать сама, даже есть. Бывало, с утра встанет у нашего забора, так весь день и стоит, не проронив ни единого слова, пока брат не придет с работы. Сначала нас эта странность угнетала, но со временем к ней все привыкли. Фактически девушка была на руках Тиграна, поскольку их отец по многу дней вообще отсутствовал. Говорили, будто где-то работал экспедитором. А Тигран служил на железной дороге. Он был отлично развит физически. Ежедневно утро и вечер, а по выходным и весь день проводил с гирями. Я восхищался — настоящий Геркулес, только в миниатюре! С ним мы тоже стали добрыми приятелями. Тигран чувствовал это, был признателен нам за деликатность в отношении его сестры.
Этому человеку я обязан любовью к спорту. Всего за какой-то год я совершенно преобразился — окреп, подрос и вскоре «играл» двумя двухпудовиками лучше самого Тиграна. Одно меня огорчало: мой старший друг никогда не ходил на Кубань. Пришлось для купаний завести другую компанию — сыновья молочницы и еще один паренек. Все они учились в другой школе.
В то время река представлялась мне живым существом. Мог часами смотреть на ее течение, и мне казалось, что она, словно человек, имеет свой образ, свой характер. Она была то коварной и капризной, то спокойной и величественной, но всегда — неповторимой и все-таки быстрой.
Кубань берет начало в горах на склонах Эльбруса. Где бы вы ни наблюдали за ней — в ущелье, в самом ее начале, в горно-равнинном или равнинном «контекстах», во всех случаях она впечатляет своей силой и могуществом. Конечно, это не Волга, не Обь, не Амур. Ее протяженность чуть меньше тысячи километров. В горных ущельях ее нрав сердитый и грозный, на равнине река становится тише, спокойнее. В ней много плавней, а в них в избытке рыба, дичь. У станицы Варениковской плавни достигают двадцати километров в ширину. Здесь река уже похожа на настоящее море.
В районе Армавира река льнула к городу, была агрессивной — бурлила, нападала на кручи, стараясь размыть их и разрушить. Правый берег очень высокий, пляжам негде приткнуться. Зато левый — настоящая равнина. Здесь, в основном вблизи моста, располагалась часть города станичного
Нас, пацанов, естественно, больше всего интересовала бахча — она простиралась вдоль берега, ниже по течению. Думаете, арбузы соблазняли? Ничего подобного! Их в каждом доме хватало — ешь не хочу. Важен был сам процесс добычи «трофея»: ведь бахча охранялась дедом, который к началу созревания арбузов занимал удобную «диспозицию» — в центре «своих земель», в шалаше и жил там круглые сутки, пока не заканчивалась уборка.
Дед вооружался дробовиком — из него после наступления темноты он иногда постреливал в небо. На наш взгляд, больше для храбрости. Но иногда палил и днем. Все знали, что в его «пушке» крупная соль вместо дроби. Схлопотать такой «заряд» — тоже радости мало. Но именно риск завораживал нас, и мы разрабатывали целые операции по умыканию арбузов.
В конце концов был принят «на вооружение» такой «генплан». Один из четверых оставался на правом берегу — следить за сторожем. Если дед выйдет из шалаша и станет расхаживать по плантации, «наблюдатель» начинает играть на «сопелке» — так называли флейту из камыша. И если нет ветра, ее далеко слышно.
Остальные поднимались вдоль берега вверх по течению метров на 500–600, каждый запасался большой веткой или кустом. Потом с интервалом в одну-две минуты входили в воду, прикрывая голову листвой ветки, — и на левый берег. Обычно до цели добирались благополучно. Поскольку река постоянно что-то несла — доски, кусты, ветки, наша маскировка «срабатывала».
Один из троих (уже на противоположном берегу) следил за шалашом, в случае опасности должен был свистом подать сигнал. Двое пробирались на бахчу, отыскивали подходящий арбуз, иногда два, загружали в авоську и по-пластунски отползали к берегу. «Операцию» проводили по всем правилам военного искусства, потому никаких столкновений у нас с дедом не было. Хотя он иногда и выходил из шалаша, когда мы находились на бахче.
«Фокус» был еще и в том, что мы для своих набегов выбирали самое лучшее время — середину дня, солнцепек. Все прятались в тень, а мы «работали». По завершении «набега» начинался пир. Ребята были в восторге. Каждый взахлеб делился впечатлениями, конечно, изрядно фантазируя при этом.
Иногда мы шли на Кубань просто позагорать, побарахтаться в теплой воде, где-нибудь в заводи. Но любили и опасные трюки.
Через Кубань был построен рядом со старым, но выше по течению новый деревянный мост. Старый разобрали, а сваи при малой воде спилили. Летом вода поднималась выше свай — она была мутная, иногда даже казалась похожей на кисель. Приглядишься — над бывшими сваями закручивается водяной вихрь. Жуть! А мы выходили на середину моста, там наибольшая глубина, и прыгали с перил вниз головой в эту пучину. «Сверхзадача» — не разбиться о сваю и даже не поцарапаться. Зрителей у нас бывало много. Не помню, кто был автором этой затеи — теперь-то она кажется довольно глупой, — но тогда понравилась всем. Мальчишки есть мальчишки.
Не могу понять, почему взрослые, наблюдавшие за нами, не образумили, не пресекли. Наоборот, улюлюкали, подзадоривали, давали оценку каждому. Видно, казацкая удаль брала верх. Потом, правда, кто-то «стукнул» родителям, и нам было строго-настрого приказано об этих играх забыть.
Позже выяснилось, кому мы обязаны запретом рисковой игры. Призналась молочница. Как-то вечером пришел к ней за молоком, а она и говорит: «Ты уж не обижайся, это я нажаловалась — ходишь, мол, на мост прыгать и моих подбиваешь. Убиться ведь можно! Да и вообще Кубань — река коварная…»