Непойманный дождь
Шрифт:
— Какие те самые? — У меня закружилась голова, и голос Алекса стал казаться каким-то плывущим, а сам он не Алексом, которого я знаю тысячу лет, а кем-то совсем незнакомым.
— Что?
— Ты говорил, места — те самые. Какие — те самые?
— Я ничего такого не говорил.
— Говорил! Только что.
— Не понимаю, о чем ты. — Он нетерпеливо махнул рукой. — Ладно, проехали. Смотри, начинается.
Я не стал с ним спорить и себя тоже не стал ни в чем убеждать, а как тогда, в автобусе в окно, уставился на сцену. Концерт действительно должен был вот-вот начаться: музыканты в оркестре закончили обычную возню с настройкой инструментов, органист поклонился и занял свое место. Женщина — диктор
4
Скорбящая (ит.).
— Это тот самый концерт.
Я не спорил, я знал, что тот самый. И как хорошо, что тот самый. Невероятная музыка. И эта женщина, ее все понимающий голос… Наслаждаясь страданием, ничего не стыдясь, я растворился в нем, полюбив предсмертной любовью. И ослеп, и оглох в этой любви, понял, что жил для того, чтобы вот так в конце изойти любовью, а она вдруг петь перестала. Внезапно, ужасно. И оркестр замолк, так же внезапно. Душа моя с размаху хлопнулась о землю, выдворенная из рая. Я проник туда незаконно. Вор, безбилетник! Но как же теперь?…
Алекс вскочил. И только тогда я понял, что катастрофа всеобщая. Там, внизу, в партере, что-то случилось. Зал заполнили черные люди из кошмара безумца и быстро окружили его по периметру. Черные люди вбежали на сцену, направили автоматы на оркестр. Женщина… я больше ее не видел, я не знал, что с ней стало. На том самом месте, где стояла она, сейчас находился один из черных. В зале поднялась страшная паника. С этой паникой он справился в два счета. Как дирижер палочкой, он взмахнул автоматом и громко выкрикнул:
— Всем оставаться на своих местах! Зал заминирован. Это захват заложников.
Я не понял смысла его слов, как и никто в зале не понял: люди внизу подергивались нервными точками, я, здесь, наверху, тоже подергивался. Зал заминирован, заминирован зал — что это значит, господи? Почему не звучит больше музыка? Люди подергивались, я тоже подергивался. Он, этот страшный, страшнее, чем тот, что когда-то жил в моем зеркале, убил музыку, ту невероятную музыку, и теперь сам дирижирует своим Stabat mater автоматом. Он дирижирует смертью, то, что предчувствовала dolorosa, свершилось. Зал заминирован. Это захват заложников. Лучшего дирижера этим кошмаром найти невозможно.
Сзади меня происходит движение. Алекс. Я забыл, что мы вместе, совершенно забыл, прости меня, Алекс. Оборачиваюсь, чтобы это сказать, — и натыкаюсь на черный силуэт без лица. Меня накрывает кошмар, земля расступается под ногами, я проваливаюсь в черную бездну.
— Алекс! — пытаюсь укоротить свое безумие. — Алекс!
Он, этот монстр в черной маске, не может быть Алексом. В ложе мы были вдвоем, только вдвоем, но это не Алекс. Монстр качнулся ко мне и начал движение рукой… Все повторяется, все повторится, только спастись на этот раз не удастся. Я знаю, что у него окажется в руке, когда он закончит движение. Он не левша, как тот, что однажды вот так же пытался меня убить. Он не левша, от его пистолета мне не скрыться в спасительной темноте парка. Он не левша, не Алекс…
Монстр довершил
— Прости! У меня не было выбора!
Выстрела я не услышал — его заглушили литавры. Боли и ужаса перехода не ощутил: тихо, нестрашно умер.
Глава 13. Виртуальный преступник
Сама смерть тоже оказалась совсем не страшной и состояла из трех этапов: короткий полет в бессознание, пробуждение нового, посмертного сознания в виде неясного сна и, наконец, достижение цели — рождение в загробном мире. Я лежал, новорожденный, спокойный, немного сонный, и тихо радовался, что самое страшное испытание для всех живущих — смерть — уже позади, что ощущения в этом новом мире ничем не отличаются от наших, что душа телесна — я чувствую свое тело и даже небольшую головную боль, что здесь довольно тепло, сквозь сомкнутые веки различаю свет, вроде электрического, нережущий, неяркий. И звуки имеются, я давно уже слышу какой-то хорошо знакомый, приятный воспоминаниям звук. Открываю глаза — потолок с тенью люстры, ну да, я не ошибся: здесь электричество, поворачиваю голову — шкаф, книжный, знакомый. Звуки там, дальше, чтобы узнать их источник, нужно подняться, так не увидеть. Приподнимаюсь, сажусь, спускаю ноги с дивана — подо мною диван. Человек за столом, за компьютером — я его знаю! Алекс. Тот, кто меня убил, превратившись в черного монстра.
— Алекс! — зову я его, потому что не держу на него зла, ничего страшного ведь не произошло, и еще потому, что понимаю: теперь нам придется существовать вместе. Он, видимо, тоже это понимает и с готовностью откликается, сразу же прекратив свою работу:
— Ефим!
Поднимается и идет ко мне. Все же нужно сначала прояснить ситуацию, чтобы не осталось между нами недоговоренностей.
— Зачем ты меня убил? — спрашиваю я без укора, но он чувствует себя виноватым, хмурится и долго молчит, прежде чем ответить.
— Видишь ли, — говорит он наконец, — так было проще тебя убрать из зала и доставить ко мне.
— Странно…
— Там ведь в самом деле началась паника, зрители ведь не знали, что… И потом, дело не только в этом. — Он опять замолкает, собирается с мыслями, садится на диван рядом со мной. — Этот твой психиатр, упрямый осел, не пошел на сотрудничество. Уперся и ни в какую!
— Психиатр? Какой психиатр? Виктор Евгеньевич?
— Ага! — Алекс зло рассмеялся. — Ничего с ним сделать не мог! Заладил, что тебе никак нельзя за компьютер, и хоть ты сдохни! Пришлось прибегнуть к такой вот шоковой терапии, то есть немножко тебя убить.
— Но зачем? Я не понимаю!
— Чтобы ты вспомнил. — Алекс посмотрел на меня в упор, но потом отвел взгляд — он все еще чувствовал себя виноватым.
— Что вспомнил? — как можно мягче спросил я, показывая, что совсем не сержусь, только узнать хочу все, без всяких иносказаний.
— Он сказал, что тебе нельзя работать за компьютером, иначе ты уже по-настоящему сойдешь с ума, произойдет необратимый процесс и ничего невозможно будет сделать. Он сказал, что дал установку на то, чтобы ты забыл все, чем занимался раньше.
— Я прекрасно помню, что был программистом.
— Это-то да, но все остальное…
— Что остальное?
— Он сказал, что к компьютеру тебе близко подходить нельзя, больше всего на этом настаивал. Что нужно жить только реальной жизнью. И тогда я придумал вот эту штуку.
— Какую? Убийство? — ласково спросил я.
— Да, — Алекс виновато покачал головой, — и убийство тоже, как последнее средство, как шок. Но я не думал, что до этого дойдет, я все надеялся, что ты вспомнишь.