Непознанный Мир Веры
Шрифт:
Благовеста не было: последний колокол, уцелевший от разорения монастыря в 1921 году, был снят в 1923 году. Но задолго до полуночи вдоль сложенной из непомерных валунов кремлевской стены, мимо суровых заснеженных башен потянулись к ветхой кладбищенской церкви нескончаемые вереницы серых теней. Попасть в самую церковь удалось немногим. Она не смогла вместить даже духовенства. Ведь его томилось тогда в заключении свыше 500 человек. Все кладбище было покрыто людьми, и часть молящихся стояла уже в соснах, почти вплотную к подступившему бору.
Епископы и священники — узники Соловецкого лагеря. Январь, 1923 год.
Третий слева сидит — Священномученик
Тишина. Истомленные души жаждут блаженного покоя молитвы. Уши напряженно ловят доносящиеся из открытых врат церкви звуки священных песнопений, а по темному небу, радужно переливаясь всеми цветами, бродят столбы сполохов — северного сияния. Вот сомкнулись они в сплошную завесу, засветились огнистой лазурью и всплыли к зениту, ниспадая оттуда, как дивные ризы.
Грозным велением облеченного неземной силой иерарха, могучего, повелевающего стихиями теурга-иерофанта, прогремело заклятие-возглас владыки Илариона:
— Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его!
С ветвей ближних сосен упали хлопья снега, а на вершине звонницы вспыхнул ярким сиянием водруженный там нами в этот день символ Страдания и Воскресения — Святой Животворящий Крест.
Из широко распахнутых врат ветхой церкви, сверкая многоцветными огнями, выступил небывалый крестный ход. Семнадцать епископов в облачениях, окруженных светильниками и факелами, более двухсот иереев и столько же монахов, а далее — нескончаемые волны тех, чьи сердца и помыслы неслись к Христу Спасителю в эту дивную, незабываемую ночь. Торжественно выплыли из дверей храма блистающие хоругви, сотворенные еще мастерами Великого Новгорода, загорелись пышным многоцветием факелы-светильники — подарок Веницейского Дожа далекому монастырю, хозяину Гиперборейских морей, зацвели освобожденные из плена священные ризы и пелены, вышитые тонкими пальцами Московских великих княжен.
Христос воскресе!
Немногие услыхали прозвучавшие в церкви слова Благой Вести, но все почувствовали их сердцами, и гулкой волной пронеслось по снежному безмолвию:
Воистину воскресе!
Воистину воскресе! — прозвучало под торжественным огнистым куполом увенчанного сполохом неба.
Воистину воскресе! — отдалось в снежной тишивекового бора, перенеслось за нерушимые кремлевские стены, к тем, кто не смог выйти из них в эту Святую ночь, к тем, кто, обессиленный страданием и болезнью, простерт на больничной койке, кто томится в смрадном подземелье «Аввакумовой щели» — историческом соловецком карцере.
Крестным знамением осенили себя обреченные смерти в глухой тьме изолятора. Распухшие, побелевшие губы цинготных, кровоточа, прошептали слова обетованной Вечной Жизни…
С победным ликующим пением о попранной, побежденной смерти шли те, кому она грозила ежечасно, ежеминутно…
Пели все… Ликующий хор «сущих во гробех» славил и утверждал свое грядущее, неизбежное, непреодолимое силами зла Воскресение…
И рушились стены тюрьмы, воздвигнутой обагренными кровью руками. Кровь, пролитая во имя любви, дарует жизнь вечную и радостную. Пусть тело томится в плену — дух свободен и вечен. Нет в мире силы, властной к угашению его! Ничтожны и бессильны вы, держащие нас в оковах! Духа не закуете, и воскреснет он в вечной жизни добра и света!
— Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, — пели все, и старый, еле передвигающий ноги генерал, и гигант белорус, и те, кто забыл слова молитвы, и те, кто, быть может, поносил их… Великой силой вечной, неугасимой Истины звучали они в эту ночь. — И сущим во гробех живот даровав!
Радость надежды вливалась в их истомленные сердца. Не вечны, а временны страдания и плен. Бесконечна жизнь светлого Духа Христова. Умрем мы, но возродимся! Восстанет из пепла и великий монастырь — оплот Земли Русской. Воскреснет Русь, распятая за грехи мира, униженная и поруганная. Страданием очистится она, безмерная и в своем падении, очистится и воссияет светом Божьей правды. И недаром, не по воле случая, стеклись сюда гонимые, обездоленные, вычеркнутые из жизни со всех концов великой страны.
Не сюда ли, в святой ковчег русской души, веками нес русский народ свою скорбь и надежду? Не руками ли приходивших по обету в далекий северный монастырь «отработать свой грех», в прославление святых Зосимы и Савватия воздвигнуты эти вековечные стены, не сюда ли в поисках мира и покоя устремлялись, познав тщету мира, мятежные новогородские ушкуйники?..
— Приидите ко Мне, вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою
Они пришли и слились в едином устремлении в эту Святую ночь, слились в братском поцелуе. Рухнули стены, разделявшие в прошлом петербургского сановника и калужского мужика, князя Рюриковича и Ивана Безродного: в перетлевшем пепле человеческой суетности, лжи и слепоты вспыхнули искры вечного и пресветлого.
— Христос воскресе!
Эта заутреня была единственной, отслуженной на Соловецкой каторге. Позже говорили, что ее разрешение было вызвано желанием ОГПУ блеснуть перед Западом «гуманностью и веротерпимостью». Ее я не забуду никогда…
Из книги Бориса Ширяева
«Неугасимая лампада»
Дени Дидро (1713–1784), французский писатель и философ, энциклопедист.
Откровенно, со всею искренностию признаюсь в том, что мне неизвестно ни во Франции, ни где-либо во всем мире ни одного человека, который мог бы писать и говорить с большим искусством и талантом, чем те рыбаки и мытари, которые написали Евангелие. Я осмеливаюсь утверждать, что никто не в состоянии написать хотя бы подобный евангельскому рассказ, который был бы так прост и в то же время возвышен, так свеж, так трогателен, обладал бы таким могущественным воздействием на душу и не слабеющим на протяжении целых веков влиянием, каким является для нас каждое взятое отдельно, даже незначительное, евангельское известие о страданиями смерти Иисуса Христа.
Пилат выполнил обещание
Согласно Евангелию, Иисуса Христа привели на суд к римскому губернатору Иудеи — Понтию Пилату. Все имеющиеся исторические свидетельства говорят о том, что Пилат был исключительно жестоким и безжалостным правителем. По словам философа Филона Александрийского, жившего в I веке по Р. X., Пилат был ответственен за бесчисленные жестокости и казни, совершенные без всякого суда.
До 1961 года были известны лишь литературные источники, в которых упоминался Пилат. Но вот два итальянских археолога начали раскопки в средиземноморском порту Кесарии, который был когда-то столицей римского наместника в Палестине. Среди прочих находок они обнаружили камень размером приблизительно 70х100 см с латинской надписью. Антонио Фрова сумел расшифровать ее и к собственному удивлению прочел: «Понтий Пилат, префект Иудеи, представлял Тиберия кесарийцам». Это была первая находка, подтверждавшая историческое существование Пилата.
Иосиф Флавий — древний иудейский историк, живший с 37 по 100 гг. по Р. X., писал: «В это время выступил Иисус Христос, человек высокой мудрости, если только можно назвать его человеком, совершитель чудесных дел; когда по доносу первенствующих у нас людей Пилат распял его на кресте, поколебались те, которые первые его возлюбили. На третий день он снова явился к ним живой».
Грек Гермидий, занимавший официальную должность биографа правителя Иудеи, составил жизнеописание Пилата. Его сообщения заслуживают особого внимания по двум причинам. Во-первых, они содержат много верных данных по истории Палестины, Рима и Иудеи. Во-вторых, Гермидий резко выделяется своей манерой изложения. Этот человек не способен поддаваться каким-либо впечатлениям, удивляться, увлекаться. По определению известного историка академика С. А. Жебелева, «он с беспристрастной точностью фотографического аппарата повествовал обо всем». Показания Гермидия ценны еще и потому, что он, по его собственному свидетельству, вначале был настроен против Христа и уговаривал жену Пилата не удерживать мужа от смертного приговора Иисусу. До самого распятия он считал Христа обманщиком. Но вот что он пишет о Пилате: «Незадолго до казни Христа в Иудее должны были чеканить монету с большим изображением кесаря (Тиверия) с одной стороны и с маленьким изображением Пилата с другой стороны. В день суда над Христом, когда жена Пилата послала к нему людей, через которых убеждала мужа не выносить смертного приговора Христу (ибо во сне много страдала за Него), она спрашивала его: „Чем ты искупишь свою вину, если осужденный тобою действительно Сын Божий, а не преступник?“ Пилат ответил ей: „Если Он Сын Божий, то Он воскреснет, и тогда первое, что я сделаю, — будет запрещение чеканить мое изображение на монетах, пока я жив“». (Нужно отметить, что быть изображенным на монетах считалось у римлян чрезвычайно высокой честью.) Самое поразительное, говорит биограф Гермидий, что Понтий Пилат свое обещание выполнил. Когда он убедился, что Иисус Христос воскрес, то действительно запретил изображать себя на монетах.