Неправильное привидение
Шрифт:
Регина с магистром тут же кивнули, соглашаясь. На кивки графа, его сестры и ее подруги уже можно было не обращать внимания.
Сержант не выразил ни радости, ни злости.
– Ну что ж. Сегодня уехать не получится – надо здесь… прибраться. А завтра с утра в путь.
Народ молча выслушал и молча начал расходиться. Я тоже повернулся, но сержант направился прямо ко мне. Таня, заметив это, тоже задержалась. Сержант покосился на нее, но обращался только ко мне:
– Господин Иван! Наместник приказал мне обеспечить безопасность вашу и госпожи баронессы. События этой ночи показали, что между нами возникло некоторое недопонимание, которое может осложнить мне выполнение приказа и поставить вашу безопасность под угрозу. Я буду вам очень признателен,
Говорилось все вежливо, но вот взгляд… Опытного солдата на малолетку-недоумка. Будь это в моем мире, я бы, скорее всего, тут же покаялся и признал его право командовать. Но в этом мире для меня авторитетов нет. Если кто и может мной командовать, то только Таня. И мне совершенно не нравилось, что все стараются обо мне «позаботиться», причем зачастую против моего желания. Я прислушался к себе – злости нет, так, небольшое раздражение.
– Мне понятно, сержант, ваше стремление выполнить приказ наилучшим образом. Если я сочту это необходимым, то обязательно сообщу вам о своих планах, – кивнул я и чуть улыбнулся.
Как у сержанта заходили желваки! Но он сдержался. Коротко поклонился и ушел.
«Приборка» в лагере затянулась надолго. Кроме всего прочего, под этим понимались и похороны. А если учесть, что полностью здоровых набралась всего пара десятков, а лопат – всего четыре… Сначала выкопали одну общую могилу и сложили туда погибших солдат. Потом зачем-то выкопали еще одну и сложили туда всех наемников. Вот этого я не понял. По идее – это бандиты. Можно было просто бросить в лесу. Можно было развесить по деревьям – в назидание, так сказать. Но зачем хоронить? Когда я задал этот вопрос одному из солдат, тот ответил коротко:
– Не по-людски это. Это такие же солдаты, как и мы. Их наняли выполнить работу, как и любого из нас – наши нынешние господа. Сегодня повезло нам. Но кто знает, что будет через день, месяц, год?
Он мрачно вздохнул, а я поразился такой логике. Хотя если задуматься, то враг – это в бою. А после него – только мертвое тело.
Однако, как я заметил, все ценное с тел сняли. И оружие, и доспехи, и все, что нашлось в карманах. Куда все это пойдет, я спрашивать не решился. Но, скорее всего, продадут, а деньги поделят между семьями погибших солдат. Если уж все делать по-людски.
После невеселого обеда многие улеглись спать. Мне делать было нечего, и я стал нарезать круги вокруг лагеря, превратившись в своеобразного «разводящего караула». Усиленный караул (по двое на посту) косился на меня и мою собственную охрану (еще четверка мрачных солдат), но никто ничего не говорил. Единственным развлечением стал вечерний «медосмотр». Таня, надо отдать ей должное, как только немного отдохнула, сразу потребовала всех раненых в выделенную для этих целей палатку. Но на этот раз ничего особенного не происходило. Так, смена повязок, всякие мази из запасов магистра, наложение рук на раны и прочие не очень понятные манипуляции. С некоторой гордостью заметил, что те раны, которые лечил я, выглядели гораздо лучше. Многие уже превратились в шрамы, и новая перевязка требовалась только для порядка. Плохо было только у одного из солдат барона. Он и в палатку вошел с трудом, а уж когда Таня сняла повязку, по палатке поплыл нехороший запах. То ли рану плохо обработали, то ли в нее что-то попало, но сейчас рана на бедре превратилась в кусок гниющего мяса сантиметров двадцати в длину. Солдат виновато смотрел на растерявшуюся Таню, и похоже, у обоих мелькнула мысль, что ногу придется отрезать. А тут еще на рану набросились мухи, привлеченные запахом гниения. Таня на автомате согнала их с раны и потянулась за разложенными на столике инструментами. От одной мысли, что она сейчас начнет ковыряться железяками в этом месиве, меня чуть не вывернуло. А потом сработала цепочка воспоминаний – что-то очень знакомое. Торопливо, пока Таня не начала свое
– А можно я попробую?
Таня с сомнением посмотрела на меня.
– А что ты хочешь сделать?
– Если получится – увидишь.
Быстро накрыл рану руками, вспомнил, как это выглядело, чуть толкнул это воспоминание в рану. Когда я убрал руки, у Тани хватило сил только простонать:
– Что ты творишь?!
Вся рана была заполнена крупными белесыми личинками, которые стремительно поедали гнилое мясо. Не знаю, что остановило Таню, но она сдержалась, крепко прижала руки к груди и только переводила взгляд то на меня, то на рану. Лицо солдата покрылось потом, но и тот сидел неподвижно, глядя только на меня. М-да, люди здесь совсем другие. Уж я бы точно не смог сидеть спокойно, если бы со мной без всяких объяснений сотворили что-нибудь подобное. Или они мне так доверяют?! Хотя с чего бы?!
Минут за десять личинки выросли раз в пять, но вычистили рану до розового мяса. После этого, с чувством выполненного долга, выползали из раны, спускались по ноге солдата и будто растворялись в земле. Честно говоря, я смотрел на этих маленьких «хирургов» почти с нежностью. Когда уползали последние личинки, похоже, все переменили свое мнение о моих действиях. Показав Тане на чистую рану, я позволил себе улыбнуться:
– А теперь можешь зашивать.
Таня сделала все быстро и, на мой неискушенный взгляд, очень профессионально. Затем вопросительно посмотрела на меня.
– Лечить будешь?
– А почему бы и нет?
Привычным движением накрыл рану ладонями, прислушался, но прежнего удовольствия не получил. Да, боль, да, радость, но не такие яркие, как прежде. И когда убрал ладони, шрам получился чуть заметный, тоненький. Я пожал плечами.
– Извини, сегодня как-то не очень получается.
Но Таня почему-то была другого мнения и даже улыбнулась.
– Ничего, Ваня, в другой раз будет лучше.
И при этом так хитро переглянулась с солдатом, что я чуть не обиделся. Ну не люблю, когда за моей спиной перешептываются и улыбаются. Если уж я такой смешной, могли бы и в глаза сказать! Я постарался принять гордый вид.
– Ладно, пойду погуляю. Надо будет – позовешь. Проводи меня.
Старательно пряча улыбку, Таня торопливо откинула полог палатки. Я уже удалялся, когда сзади послышался негромкий Танин голос:
– Спасибо тебе, Иван.
Я предпочел сделать вид, что не расслышал.
Ночь прошла спокойно. Утром у меня вежливо забрали повозку и поместили туда самых слабых раненых. От предложения ехать верхом я, разумеется, отказался и шел пешком. Может, из чувства солидарности, а может, еще почему, но моя охрана тоже спешилась. Скорость движения резко упала. Половина отряда была в повязках, но Таня меня успокоила, сказав, что раны у всех заживают отлично. И что измученный вид и слабость – в основном из-за большой потери крови. Начальство, наверное, знало об этом и без Таниных подсказок, поэтому в ближайшей деревне закупило огромное количество мяса. И теперь на каждом привале всех кормили мясом без ограничений. Некстати это стало проблемой для нас с Таней. Все солдаты теперь относились к ней как к самому ценному, что было в отряде. Без всяких приказов рядом с ней все время было как минимум трое солдат. И повара старались положить кусочки получше и побольше. Когда она принесла мне огромную чашку, полную дымящегося мяса, то выглядела очень смущенной.
– Вот, это тебе.
И тут же начала оправдываться:
– Я им говорила, что ты ешь чуть-чуть, но они меня не слушают. Все говорят, что нам с тобой надо восстанавливать силы. И мне накладывают такую же порцию.
Я с интересом смотрел на Таню. То, что ее надо откармливать, сомнения не вызывало. За пару последних дней и ночей она исхудала до состояния вешалки для одежды. А на фоне крепких солдат выглядела и вообще… печально. Но почему она смущается?
– Ну, наложили и ладно, спасибо им. Только куда мы это девать будем?