Непременный
Шрифт:
Вот какой точный был человек Андрей Тихоныч.
И все в Бобылеве любили его, и он всех любил. Душа была у него самая мягкая, каждому был рад услужить, чем только мог. Чиновники, бывало, о нем: "А наш-от блаженный! Он ничего. Пороху не выдумает, а человек тихий". Мужички в один голос: "Такого барина, как Андрей Тихоныч, ввек не нажить. И родитель был душа-человек, а этот и того лучше; всякому доступен, всякого по силе-возможности милует. Много за него господа молим".
А был же и у него враг. При всем благодушии, при всей кротости не мог Андрей Тихоныч говорить про него равнодушно. Это был бобылевский почтмейстер
— Отчего вы не любите Ивана Петровича? — спросил я однажды Андрея Тихоныча.
— Нельзя мне любить его, Андрей Петрович… Он — злодей мой… Такую беду надо мной сделал, что представить себе не можете. Такая по милости этого подлеца со мной конфузия случилась… что вспомнить страшно!.. Ехидный человек! Самый злющий, самый жадный!..
Служение свое первоначально имел он в гусарском полку, по скорости исключен за пьянство. И как же теперь он злословит ихнюю гусарскую службу, даже вчуже обидно. Уверяет, якобы гусары не кутят, и что у них чуть кто выпьет да маленько пошутит, тотчас его вон из полка. "Хоть меня, говорит, взять — ну что такое я сделал? Выпивши, голый я по базару прошелся, и за это — хлоп! — из полка вон". Всячески злословит. "Какие, говорит, они кутилы, они, говорит, наперсточные кутилы, бабьими наперстками пьют". И здесь каждого человека обидеть готов.
На что я? На весь уезд пошлюсь, никто меня ни в чем не приметил. Так нет, и меня оскорбил по азартной своей нравственности. Да оскорбил-то как! Без ножа голову снял.
Покамест я по милости его превосходительства Александра Иваныча на сем месте «приуставлен» не был, проживание имел в губернии, а домик, что его превосходительство Полине Ивановне пожертвовали, отдавал под почтовую контору. Когда ж переехал в Бобылев, дому-то срок не вышел еще. Делать нечего, и от своего угла без малого два года в наемной квартире пришлось проживать, потому контракт, можно сказать, вещь священная.
А я, осмелюсь вам доложить, хоть на медные деньги обучен, но старших уважаю и долг почтения не забываю, для того что воспитан в страхе божием. Душу имею памятную, к благодарности склонную, для того, по христианскому обычаю, перед каждым праздником, не имея возможности, за отдаленностью расстояния, лично поздравлять его превосходительство Александра Иваныча, письменно свой долг исполняю. Придешь, бывало, на почту: Иван Петрович письмо примет, гривенник получит — я и спокоен. И шло таким манером дело без мала два года.
Зачал меня «оброчным» звать. Встретится где, во все горло орет — через улицу, через площадь ли — все ровно: "Здравствуй, оброчный! Красна пасха на дворе, оброк неси". А иной раз даже попрекнет: "Эй, ты, оброчный, к вознесенью-то опоздал, смотри, брат, в недоимку со штрафом впишу".
А мне невдомек, что такое слова его означают. Какой, думаю, я ему оброчный? Под начальством не состою, зависимости не имею: какой же я ему оброчный? Раз даже в церкви, после обедни, таким прозвищем меня обозвал. Стали ко кресту подходить… Я, исправляя долг почтения, благородных с праздником поздравляю, и ему, подлецу, свидетельствую почтение… А он поклониться-то поклонился, да, осклабившись, при всех и бухнул: "Спасибо, оброчный, за поздравленье, и за оброк спасибо, что не запоздал"… Сердце меня взяло! Как же это в самом деле?.. В храме господнем, при городничем, при исправнике, при дамах, при всех благородных, вдруг меня таким манером хватил!.. Не вытерпел, сказал ему: "Милостивый
Под конец контракта слышим — Иван Петрович у Спиридонова дом покупает и контору к себе переводит, чтобы, знаете, и наймом квартиры не харчиться, и с казны за контору деньги получать. Меня не прижимал, съехал даже до сроку.
Уж и отделал же он дом-от. Хуже харчевни сделал его: стены сургучом измазал, полы перегноил. Просто, с позволения вашего сказать, такая была гадость, что уму непостижимо!
Вижу, надо поновить. Тут, благодаря бога, его превосходительство Александр Иваныч в свою вотчину проезжать изволили и по душевному своему расположению леску мне пожаловали, плотников прислали, конопатки, гвоздочков и другого железца, сколько требовалось. Поисчинил я крышу, стены поисправил; думаю, кстати уж и полы-то перестелю — плотники даровые. Тронули полы в большой комнате, где «приемная» была, гляжу: половицы-то еще хороши, поосели только, щели в палец шириной и больше. Оно, конечно, можно бы их и сколотить, да уж видно мне божеское напоминание было. Заколодило в голове: перестели да перестели. Что ж, думаю, перестелю, теплее будет, да и черный-от пол заодно поисправлю, золой его забью, чтоб не дуло.
— Сымай, братцы, полы, — говорю плотникам, а сам точно под каким-нибудь предчувствием состою…
Как принялись за топоры, как запустили их под половицы, как пошла у них работа, поверите ли?.. у меня мурашки по спине. И сердце-то болеет и в голове-то ровно туман… Точно как будто сейчас растворится дверь и войдет губернатор. "А сколько дел? А покажи-ка, распорядительный!.."
Вышел на двор освежиться. Слышу, плотники про бумаги толкуют. "Брось,
— говорит старшой, — опосля все спалим".
Я к окну.
Что, мол у вас тут такое?
— Да вот, говорят, больно много бумаги под полом-то насовано… Надо быть, в эту щель совали.
— Давай, говорю, сюда. Что такое?
Высыпали они мне за окошко ворох страшенный… Угодники преподобные!.. Все-то письма, все-то письма!..
Которы распечатаны, у которых и печати целы. Одна печать — письмо не тронуто, пять — вскрыто. На адресах куши не великие: целковый, два, три, к солдатикам больше, в полки.
А плотники подкидывают да подкидывают. Сот пять накидали… Господи боже мой!.. Нет же у человека совести, и начальства не боится.
Стал я ворох разбирать, а самого как лихоманка треплет. Думаю: "Злодей-от ведь без разбора письма под пол сажал… Ну как я на государственный секрет наткнусь… Червь какой-нибудь, нуль этакой, какой-нибудь непременный, да вдруг в высшие соображения проникнет!.. Что тогда?.. Пропал аки швед под Полтавой! Ох, ты, господи, господи!.."
А ведь не кто, как бог. Сказано: "На кого воззрю? Токмо на смиренного". Так иное дело. Государственных-то секретов и не было!
Батюшки!.. Мое письмо!.. К его превосходительству!.. Варом меня так и обдало!.. Лучше б государственный секрет узнал!.. Злодей, злодей!