Непреодолимое искушение
Шрифт:
Зажегся зеленый, машина Эммы тронулась, и тогда это случилось.
Только что жизнь шла своим чередом, пусть и была небольшая турбулентность, а в следующее мгновение встала с ног на голову, и ничего нельзя было исправить. По улице, справа от машины Эммы, летел пикап. Это было очень странное ощущение, как будто все движения замедлились, как будто кто-то покадрово прокручивал пленку. Звука тоже не было; он вернулся только несколько секунд спустя с визгом тормозов, скрежетом металла и отчаянным, но бесполезным
Он не помнил, что кричал, «нет!» или имя Эммы, а может, и то и другое. Пикап врезался в Эмму, весь разрисованный языками пламени и поблескивающий хромированными деталями, на огромных колесах, на которых легко ездить по пустыне и бездорожью. У ее изящной машинки не было ни малейшего шанса. Она отлетела на обочину, врезалась в фонарный столб и другую машину, ожидавшую зеленого света. Наконец БМВ остановился, едва напоминая машину, которой когда-то была, эта дымящаяся груда металла.
На мгновение все замерло, а потом словно ад разверзся. Люди вокруг него хватались за телефоны, бежали к месту аварии; водитель пикапа вывалился из кабины и упал на четвереньки. Эмма не вышла из машины.
Авария лишила Чейза всей его грации и ловкости. Он вцепился в ручку двери и не мог понять, как она работает. Когда он наконец выбрался из машины, то споткнулся и потерял один ботинок. Он стряхнул второй и босиком побежал к месту аварии. Рубашка распахнулась на груди, но ему было все равно. В эту секунду была важна только Эмма. Он несся мимо открытых дверей машин, мимо людей, тянувших к нему руки и кричавших какие-то слова. Когда он добежал до ее машины, там уже была полиция. Он не знал, откуда они появились и как смогли так быстро добраться, он просто благодарил Бога, что они успели, — пока один из офицеров не преградил ему дорогу:
— Пожалуйста, оставайтесь там, сэр.
— Нет! — Чейз оттолкнул руку полицейского. — Вы не понимаете! Мне нужно к Эмме…
Снова эта рука, на этот раз сжимает его плечо. Солнечный свет играл на золотой табличке с именем — Гарсия.
— Я сказал, оставайтесь там. В машине пострадавшая. Нам нужно очистить периметр для медиков.
— Она моя! Эта пострадавшая женщина — моя! Это Эмма, Эмма Уорт!
Гарсия широко распахнул глаза:
— Наследница Уортов? Дочь Рональда Уорта?
— Да. — Чейз снова попытался протиснуться мимо него. — Пустите меня. Она моя невеста, я должен подойти к ней.
Полицейский сочувственно посмотрел на него:
— Простите, я не могу вас пропустить. С ней сейчас врач, он ехал за ней.
Чейз забыл, как дышать.
— Она…
Он задыхался, не в силах произнести ужасное слово, но Гарсия понял его.
— Нет-нет, она жива, но вы должны позволить доктору сделать свою работу.
— Она беременна… — Чейз еще раз попробовал прорваться. — Она носит моего ребенка.
— Мы скажем доктору. Мы скажем
— Я должен быть с ней.
— Я понимаю, поверьте.
Следующие пять минут тянулись целую вечность, наполненные страхом и беспомощностью. Чейз слышал звук сирены, приближающийся медленно, слишком медленно. Все снова замедлилось, но наконец один из полицейских, стоявших у машины Эммы, махнул Гарсии.
— Идите, — разрешил тот.
Чейз бросился к машине по обломкам металла и битому стеклу, огибая самые большие куски, не обращая внимания на впивающиеся в босые ноги куски поменьше. Он упал на колени у водительской двери. Эмма сидела внутри этой стальной западни, закрыв глаза. Это его не встревожило: подушки безопасности сработали, а вот от вида крови он чуть не лишился чувств.
— Она беременна, — сказал Чейз человеку, которого он определил как доктора.
— Я понял.
— С ней все будет в порядке?
— Она периодически теряет сознание. Точнее можно будет сказать, когда мы отвезем ее в больницу и осмотрим.
— Она…
Голос снова подвел его.
Он боялся задать вопрос, потому что не думал, что сможет вынести ответ. Врач положил руку ему на плечо.
— Она выживет. Спасибо ремню безопасности и хорошо сделанной машине.
Облегчение переполнило его, на глаза навернулись слезы. Впрочем, долго это не продлилось.
— А наш ребенок?
— Простите. — Печаль в голосе врача чуть не свела Чейза с ума. — Я не могу сказать.
Происходило что-то странное. Эмма попыталась понять что, но не смогла сосредоточиться. Голоса становились громче и снова почти исчезали. Она чувствовала тревогу за словами, но каждый раз, как она пыталась вслушаться в слова, они неизменно ускользали. Темнота наступала, и она почти сдалась ей, но что-то — нет, кто-то — не отпускал ее, заставлял возвращаться в этот мир боли и страха. Снова раздался этот голос, просящий, умоляющий. Она попыталась открыть глаза, но тут яркий свет пробился сквозь опущенные веки, взорвавшись болью в голове. Открыть глаза — впустить боль внутрь, нет, нельзя.
— Я не хочу, — попыталась она объяснить.
— Чего, чего не хочешь, милая?
Она знала этот голос. Это был голос Чейза. Она нахмурилась. Чейз… Что-то было связано с Чейзом, что-то, отчего становилось еще больнее, только боль была не физическая, а душевная.
— Эмма, чего ты не хочешь?
Она попыталась ответить, и у нее получилось.
— Не хочу открывать глаза. Больно.
— Ничего. — Почему-то ее ответ обрадовал его: она почувствовала его облегчение. — Можешь не открывать.