Непристойно. Часть 6
Шрифт:
Слезы, которые стекали из уголков моих глаз, были горячими несколько секунд, перед тем как холодный воздух остужал их. Они скапливались у моих век, перед тем как свободно стекать и направится в мои уши. Я поежилась.
Я уставилась в небо. Стоянка грузовиков была за пределами города, поэтому здесь звезды были видны. Крошечные, сияющие шарики в небе. Просто смотреть на них заставляло слезы течь быстрее.
Глупо плакать. Находиться здесь. Грустить из-за всего того, что у меня никогда бы не было. Я упустила все шансы на хорошую жизнь давным-давно. Я приняла то, что моя жизнь была хреновой, что я была хреновой. Это было легко принять тогда. Тогда, когда я впервые сделала это место
Я знала слишком много. Слишком много истин о хороших вещах.
Я оставила его и все это позади. Теперь я здесь. Смотрю на ясное небо в одиночестве. Я могла бы сказать, что это история моей жизни. Но это не так. Сегодня впервые я смотрела в небо таким образом – с горьким привкусом счастья, стекающим вниз по моему горлу. Радость всего того, чего у меня никогда не будет, стекала по моим щекам.
Я не хотела думать о нем. Но он не уходил. Я не могла вытолкать его из своей головы. Он был там, и я вернулась назад в мой день рождения, - день, когда он подарил мне машину. Мы сидели в ней и то, как он смотрел на меня в тот день, то, как его губы изгибались в уголках, когда он улыбался мне. Казалось, как будто мое счастье было и его счастьем тоже. Как будто он отдал бы все, чтобы увидеть, как я улыбаюсь. Потом были другие моменты. Те, где он стоял в моем дверном проеме и слушал меня, рассказывающую о кошмарах, образах, которые преследовали меня день за днем. Он всегда слушал. Он не уклонялся от моей реальности. Реальности того, что его отец сделал со мной. Как будто он не мог жить или дышать, не слушая меня, рассказывающую истории, произносящую слова. Как будто ему было необходимо пережить их тоже, снова и снова, чтобы он мог спасти меня.
Что за дебильная шутка.
Я с трудом моргнула, в ушах покалывало от бассейнов слез.
Я повернула голову на бок и представила его здесь, рядом со мной. Здесь, на холодной земле, с колючей травой, прижимающейся к его куртке, как у меня сейчас. Маленькие стебельки царапали бы его кожу, но он бы не дернулся. Его зеленые глаза смотрели бы на меня.
Я почти рассмеялась над собой. Я смогла бы, если бы уже не плакала. Было как в тех фильмах, где два актера смотрят на пустое место рядом с ними и думают о друг друге. Но это были фильмы. Ретт не думал обо мне.
Я потянулась, чтобы прикоснуться к нему, схватить его, притянуть образ обратно до того, как он исчезнет, но здесь ничего не было. Просто пустая темнота.
Я оставалась здесь всю ночь. На этом поле, которое я называла домом годами, спиной на жесткой земле, уставившись в небо и думая о Ретте.
В конце концов, я уснула беспокойным сном, а когда проснулась следующим утром, я была все еще одна.
2.
Ретт.
Виски обжигал, когда я глотал его. Я приветствовал это ощущение, - жжение яда, разрывающего мои внутренности. Этого не было достаточно, и я ударил дном бутылки об край ванны сильнее, чем должен был. Это вызвало громкий, звенящий звук. Я даже не дрогнул.
Моя голова поплыла, когда я посмотрел на себя. Обнаженного, в ванне. Я не был одним из тех парней, которые принимают ванну. Я был слишком занят, чтобы расслабляться в ванне. Я принимал
Фей ушла. Я приехал домой три дня назад, мое сердце колотилось, заявление было на моих губах. Слова, которые я слишком долго хотел сказать ей, что показалось вечностью – но она уже ушла. Ее машина, телефон – все то, что я подарил ей, - осталось здесь.
Из-за меня.
Да. Я стал причиной, почему она ушла. Я трахнул ее у своей машины, как будто она была какой-то грязной проституткой. Я фыркнул, вода завибрировала вокруг меня. Мое сердце болело в груди, и я скривил лицо в гримасе из-за реальности того, что натворил. Что я сделал с ней, что и множество мужчин прежде. Я использовал ее. Я раздавил ее, а потом оставил совсем одну.
Моей первой реакцией было – пойти за ней. Погнаться за ней. Вернуть ее назад. Но я делал это раньше, и что хорошего из этого, на самом деле, получилось для нее, меня, нас? Что я сделал на самом деле, чтобы ее жизнь стала лучше? Конечно, я помог засадить Тейлора в тюрьму, но в действительности, я не дал ей ничего, кроме большей боли. Еще больше боли. Я дал ей это. Я не мог винить никого больше, не имело значения, насколько я хотел этого.
Я хотел винить своего отца. Человека, который трахал Фей ребенком, который заставил ее любить его. Любить. Она думала, что то, что у них было, было нормальным, настоящим. Только мысль о нем, касающимся ее, трахающего ее – она поедала мои внутренности подобно болезни.
Я схватил виски и сделал еще один глоток, но этого не было достаточно. Жжения не было достаточно. Мне нужно больше.
Мне нужна Фей.
Я ударил бутылкой виски снова, но в этот раз за громким звоном последовал звук бьющегося стекла.
– Блять!
Я отдернул руку, но было слишком поздно. Боль распространилась по моей руке, пока кровь хлестала из ладони. Она была такой яркой на контрасте моей светлой ладони. Осколок стекла торчал из раны. Я смотрел на него с восторгом. Осколок не был толстым или длинным, а тонким и твердым, разрушая то, что раньше было не сломать.
Образ Фей выскочил в моей голове из той ночи, больше года назад, когда я зашел в ванную. Ту, которая в спальне, в доме моего отца, чтобы найти ее разбитую и окровавленную на полу. Я не хотел вспоминать. Я не хотел возвращаться туда. Но ничего не мог поделать. Этого было не избежать. Рвота, которая сочилась из ее рта и растекалась вокруг ее головы, но не это поразило меня. Это и не кровь также. Кровь, которая похожа на мою, стекающую вниз по моему запястью, из раны на моей ладони. Это было то, как выглядели ее глаза, - наполовину открытые и стеклянные. Как будто ее не было там больше на другой стороне, этой страстной женщины. Сломленной девушки.
Если кто и может спасти тебя… это она.
Слова Сары возникли в моей голове. Я поверил в них тогда, в тот момент, в том дорогом ресторане с женщиной, которую должен был любить, сидящей передо мной. Они проникли куда-то внутрь меня и пробудили что-то.
Я люблю Фей.
Но осознание этого не изменило ничего. Я вытащил стекло из своей руки, и кровь хлынула ручейком вниз по руке, капая в прохладную воду ванной. Я не мог спасти Фей, а она не могла спасти меня. На самом деле, было слишком поздно. Я не мог преследовать ее. Что я мог в действительности дать ей? Что за жизнь мы бы разделили? Она всегда будет видеть моего отца, когда будет смотреть на меня – как она не сможет? Я всегда буду тем человеком, который не спас ее.