Нептуну на алтарь
Шрифт:
Звуковые сигналы о спасении, поступавшие из затонувшего корабля, погруженного теперь на недосягаемую глубину, с каждым днем делались слабее. И вдруг закованные под водой моряки запели «Варяг»! Потеряв надежду на спасение, они посылали живым последний привет, посылали весть о своем сопротивлении трагедии, о своем непобедимом духе, о верности кораблю, с которым теперь сливались в одно и погружались в вечность. Они уходили в общую с линкором историю спокойными, собранными, с осознанием того, что произошло. А потом затихли. И это было страшнее всего —
Неподалеку от места гибели линкора «Новороссийск» работала группа ученых, проводивших эксперименты по подводной беспроволочной связи с легкими водолазами и аквалангистами. В три часа ночи под 29 октября 1955 года их побеспокоили военные моряки и попросили присоединиться со своей аппаратурой к спасательным работам.
«Я включил прибор, довел его до рабочих параметров, — рассказывает радиоинженер Виктор Михайлович Жестков, — и взял микрофон. Когда связь наладили, с моряками, остающимися под водой, начал говорить руководитель черноморских подводников, контр-адмирал Флота Николай Иванович Смирнов».
«В наушники гидрофона донеслось едва слышное пение, — делится воспоминаниями Николай Иванович. — Все, кто был на спасательном катере, прикипели к выносному динамику. „Врагу не сдается наш гордый „Варяг“. Пощады никто не желает…“ Умирая, „новороссийцы“ пели „Варяг“. Такое — не забыть…»
Часть 2. Жнецы потерь
На мой вопрос, кто может рассказать мне о Юре Артемове, мама сказала:
— Пойди к Саше, его родному брату! Чего ты сомневаешься?
— А кто это?
— Ой, да за домом быта живет, первый дом за углом! Забыла?
— Нет, не забыла, — я потерла лоб, припоминая, о ком мама говорит. — Не могла подумать, что он — брат того Юры.
Александра Артемова, младшего Юриного брата, я, оказывается, хорошо знала. Помнила его высоким и стройным юношей, правда, немного худым. Унаследовав слабое здоровье от своего дедушки Ивановского, он тоже тяжело болел туберкулезом. Но все же победил недуг, женился на женщине, приехавшей в Славгород из Белоруссии, и стал отцом трем ее детям. Признательная Галина родила Александру еще одного — мальчика Виталия. Все это было еще при мне, когда я жила тут — рядом с этими людьми.
Александр имел тихий характер, был симпатичным мужичком, вежливым, дружелюбным. Он всегда застенчиво улыбался, будто извиняясь за что-то.
Да, я его знала давно.
К Саше отправились вдвоем с сестрой. С собой взяли огромный арбуз. С этим подарком подошли к подворью, опрятно обнесенному штакетником, и позвали хозяев, стараясь перекричать собачий лай. На пороге появилась Галина. Она молча подошла к калитке и начала холодно рассматривать нас.
Не узнавала! Конечно, более тридцати пяти лет прошло с момента моего отъезда отсюда. Целая жизнь…
Напоминать о себе было бесполезно.
— Вы должны помнить нашу маму, Прасковью
Это сработало безотказно, Саша — авторитетный человек в Славгороде, так как играет в духовом оркестре. Этим все сказано.
Мы так и стояли бы около калитки с тяжеленым рябым арбузом в руках, который моя сестра обеими руками прижимала к белоснежной блузке, если бы Саша не пришел домой почти вслед за нами — выскакивал в магазин за покупками.
— О! Каким ветром? — воскликнул он, сразу узнав нас.
На мой вопрос о Юре развел руками.
— А что рассказывать? Был он, и не стало его. Сколько лет прошло…
— Да, — сказала я. — Вот вспомнили мы о нем через сорок шесть лет.
Конечно, прийти вот так неожиданно к человеку и начать расспрашивать о событиях почти полувековой давности, от этого каждый растеряется. Но теряться — это его дело, а докапываться до истины — мое. Потоптавшись на воспоминаниях, мы все же узнали от Саши многие факты Юриной жизни.
— Как раз в то время случилось обострение моей болезни, туберкулеза, — неловко рассказал Александр, когда я спросила о гибели брата. — В армию меня не взяли, и я, еще не свыкшись со своим состоянием, переживал это болезненно, замкнулся в себе. Поэтому мамину тревогу о Юре считал несколько преувеличенной. Что могло стрястись с молодым мужчиной, который почти отслужил военную службу и должен был получить от жизни законно завоеванное счастье? Подумаешь, большое дело, что не пишет! А о чем писать, если он вот-вот приедет?
Что ни говорите, а есть-таки на свете промысел Божий, даются нам от него указательные, провидческие знаки, смысл которых приоткрывается в моменты озарений. Когда я уже наработала немало текста, то вдруг подумала, что не помешало бы познакомить с ним моих рассказчиков. На этот раз сопровождать меня попросила маму, Прасковью Яковлевну, — первейшую здешнюю книжницу, известную в Славгороде старому и малому.
Как раз прошел дождь, и густые облака испарений поднимались над землей, смешиваясь с подступающими сумерками, да не простыми сумерками, а сумерками, закрытыми от солнца гуашевыми наплывами августовской облачности. Было пасмурно и неуютно. В поселке — пусто, только мы с мамой по собственному побуждению плелись улицами, как две одержимые, побирались у людей каплями для переоценки или повышения значимости моих героев.
У Саши Артемова в гостях сидела Рая Соколова, местная дурочка, разговорчивая и всезнающая, от чего иногда казалось, что от нее исходит затаенная мудрость, и она совсем не дефективная умом, а только притворяется такой, чтобы насмехаться над доверчивыми простаками. Рая сидела в забытом уголке на веранде и хлебала борщ, нелукаво нахваливая его. Галина отдыхала на диване, зажав руки между коленками и покачиваясь вперед-назад, — страдала от повышенного давления. Изредка она вяло нюхала нашатырь, спасаясь от головокружения. Александра снова дома не было.