Неразгаданные сердца
Шрифт:
— Хоть немного тебя провожу.
— Нет. — В этом коротком отказе прозвучала невысказанная любовь; Амисия ответила на ласку Галена, пробежав кончиками пальцев по складкам у его рта. — Близится время твоей встречи с крестьянами. Поскорее приступай к делу — я хочу, чтобы ты до рассвета вернулся в укрытие. Береги себя, пока не настанет наш день.
С теплой улыбкой она опять поднялась на цыпочки, привлекла к себе Галена и легко коснулась его губ, а потом шагнула к ступенькам, вырубленным в скале.
Наверно, она права, сказал себе Гален, глядя на Амисию, которая, подоткнув юбки, ловко взбиралась наверх. И дело не только
Когда Амисия преодолела подъем и побежала по лесной тропе, ее уверенность в их будущем начала ослабевать. Нет, она нисколько не усомнилась в словах Галена — адресованных деревенской простушке, но осмелится ли он навлечь на себя жестокие гонения, которые неизбежно ожидает простолюдина, сманившего из дома дочь знатного лорда? Она мучилась оттого, что не могла признаться, сколь ненавистны ей родовитые женихи, которые зарятся только на ее приданое. Выдав себя за другую, она угодила в ловушку: теперь она не имела возможности открыть ему свое происхождение и, хуже того, не могла убедить его, что ей нужен именно он, такой, как есть — без состояния, без имени, без титула.
Каждый шаг, отделяющий ее от любимого, рождал дурные предчувствия и грозил разорвать тонкую связующую нить. Поторопись,подгоняла она себя, не то прилив отрежет путь к возвращению домой; что будет, если Темный Лорд настигнет тебя в лесу?Однако ноги ее не слушались. Она готова была повернуть назад, к пещере, но вовремя одумалась. Как она оправдается перед Галеном? Ускорив шаги и проклиная себя за малодушие, Амисия тряхнула головой, чтобы отогнать непрошеные мысли. Пути назад не было — не только потому, что она скрыла истину, но и потому, что не имела права в угоду своим желаниям усугублять и без того немалые беды верного Рэндольфа. Она обязана была принести Орве весточку о сыне.
Залитую лунным светом тропу пересекал древесный корень. От волнения Амисия его не заметила, споткнулась и чуть не упала. Мрачные мысли не покинули ее, но словно отошли на задний план, окутав зловещим облаком счастливые воспоминания о клятве, данной Галеном. Осмотревшись по сторонам, она с удивлением обнаружила, что до берега осталось совсем немного.
Пробираясь среди прибрежных камней, Амисия разглядела отмель. Уже начался отлив, хотя волны то и дело захлестывали узкую косу. Когда Амисия подобрала юбки, ее взгляд упал на сафьяновые сапожки, безнадежно испорченные после похода по ручью. Что ж, решила она, хуже уже не будет.
Почти бегом преодолев косу, Амисия заспешила вверх по извилистой дороге, хотя сбитые ноги едва слушались. Когда она прокралась в темную конюшню, ни одна лошадь даже не фыркнула. Дверь черного хода тихонько скрипнула, но этого никто не заметил, даже та несчастная, которая приглушенно рыдала где-то рядом.
Холщовая занавеска отгораживала закуток под черной лестницей. Там, на соломенной циновке, прислонясь к холодной каменной стене, сидела согбенная горем женщина.
— Орва, — еле слышно окликнула Амисия.
Кухарка, спрятавшая лицо в дрожащие ладони, ее не услышала. Амисия сделала шаг вперед, опустилась на колени, обняла вздрагивающие
— Орва, — зашептала Амисия, — Рэндольф в безопасности — его накормили и уложили спать. Знаешь, кто его охраняет? Тот самый смельчак, который спас его от незаслуженной кары.
Охваченная горем, Орва, казалось, не замечала хрупкую девичью фигурку, примостившуюся рядом, покуда не прозвучало имя ее сына. Она отстранилась и заглянула в серьезные карие глаза, ища подтверждения услышанному. До той поры Амисия ни разу не видела ее слез: круглое румяное лицо всегда светилось ласковой улыбкой. Однако сейчас на нем отражалась лишь безнадежная скорбь, и Амисия опять остро ощутила свою вину за то, что злоупотребила добротой Рэндольфа. Это чувство нестерпимо обожгло ее душу — не так ли обжигает адский огонь, в котором, как учат священники, суждено гореть всем грешникам?
— Разве его не запороли до смерти? — еле выговорила Орва, глядя на девушку покрасневшими от слез глазами.
Амисия погладила пухлые руки кухарки.
— Барон хлестал его розгой, это так, но силы-то уже не те. У Рэндольфа все до свадьбы заживет. — Она сама с трудом этому верила, но молила Господа, чтобы так оно и случилось.
Пока девушка всеми способами утешала старушку, а та нащупывала спасительную соломинку надежды в море отчаяния, у закутка неслышно появилась Анна, которая молча остановилась между каменной стеной и грубой занавеской.
Орва не нашла облегчения в том известии, которое принесла ей Амисия.
— Что же с ним теперь будет? Ведь он крепостной. Сюда возвращаться — верная смерть, а больше податься некуда. В лесу ему не прокормиться — за потраву-то придется ответ держать.
Амисия собралась с духом и с напускной уверенностью заявила:
— Можешь не волноваться. Человек, который спас Рэндольфа, не покинет его в беде. — Понимая, что такое заверение звучит по меньшей мере неубедительно, она добавила: — А это не кто иной, как Волчья Голова — барон за ним охотится, да никак поймать не может.
Восхищенные нотки в голосе Амисии подтвердили самые худшие опасения, которыми Келда поделилась с Анной. Когда Амисия не пришла ни к ужину, ни к завтраку, Келда призналась матери, что они напали на след разбойников. Ломая руки, она поведала, как Амисия восхваляла достоинства Волчьей Головы.
— Ума не приложу, — всхлипывала Орва, — что на него нашло? Ведь он всего-то должен был овса для лошадей привезти. Это ему не впервой. А вот поди ж ты, как оно обернулось. — По всей видимости, Орва не усомнилась в справедливости дошедших до нее слухов. — Барон так говорит: раз Рэндольф сбежал, стало быть, он вор, и ждет его позорное клеймо.
Простодушная женщина терзалась страшной мукой. Амисия не могла допустить, чтобы из-за ее прегрешений мать потеряла веру в честность своего сына.
— Это я упросила его перевезти меня на тот берег; это я от него сбежала, пока он занимался делом. А он отправился меня искать и набрел на жареного фазана. Я одна виновата в том, что барон объявил его вором. Никогда себе этого не прощу.
Кухарка обняла разрыдавшуюся Амисию и прижала к своей необъятной груди, отпуская ей этот грех. Все это время, оставаясь незамеченной, за ними наблюдала Анна. Ей хотелось думать, что эта история послужит Амисии уроком: может быть, хоть теперь она поймет, что за ее взбалмошность жестоко расплачиваются невиновные.