Нереальная реальность
Шрифт:
– Он очень нужен нам, – жалостливо произнес Лаврушин.
– Ну что же. Если он в городе, мы найдем его…
Они выпили с хозяином дома. Тот занял у них каких‑то полтора часа разговорами о своих домашних делах, который были куда запутаннее, чем все тайны мадридского двора за все столетия его существования.
Так началась жизнь друзей в доме дона Рубакиса. Дом действительно был большой, трехэтажный, с бесчисленными комнатами и походил на проходной двор. По нему все время слонялись какие‑то люди, от которых начинало рябить в глазах. Среди них были молодые и не очень. Были типы с внешностью героев‑любовников,– Если ты дашь мне сто тысяч долларов, я скажу, кто твой отец? – нагло ухмыляется сеньорита.
– Как смеешь ты, подлая?
– Смею. Я сделаю все ради денег…
В гостиной мальчишка лет двенадцати с пожилым мужчиной, похожим на крестного отца итальянской мафии и одновременно на старого развратника. Смахивая слезу «мафиози» извещает:
– Педро, я знал твою мать.
– Ты мой отец?
– Нет, я не твой отец.
– А кто мой отец?
– Твой отец умер, когда тебе было три дня. Он был бродягой.
– Ты лжешь. Я не вынесу этого!
– Мужайся…
Второй вечный вопрос и камень преткновения, помассивнее стоунхенжевского мегалита – кто чья мать. В гостиной тот же «крестный отец» – на этот раз с молодым человеком, с которого недавно требовали сто тысяч.
– Она моя мать, – орет молодой человек, бия себя ладонью в грудь, по щекам катятся слезы.
– Нет. Она тебе чужая женщина.
– Я застрелюсь?
– Ха‑ха‑ха. А я получу все наследство.
– Я тогда застрелю тебя.
– Ха‑ха‑ха. И отправишься в руки палача за убийство. Я все продумал…
Третий блок проблем – ревность и измены. Две дамы.– Подлая разлучница, ты не хотела нашего счастья с Леонсио!
– Да, я не хотела твоего счастья с Леонсио!
– Но почему?
– Потому что твой отец обесчестил мою бабушку!
– Ах.
– На моей груди змеей взросла месть. И вот я нашла для нее повод.
– Ах…
Четвертое – дележ наследства. Делили имущество какого‑то дедушки, лежавшего на третьем этаже под капельницей. Все не могли дождаться, когда он отдаст концы. Ждали, правда, куда с меньшим напряжением, когда отдаст концы и хозяин дома дон Рубакис, но тот пока выглядел здоровым, так что эта тема была не так актуальна.
Те же две женщины в гостиной. Одна– Он завещает все мне.
– Нет, мне!
– Нет, не тебе. Ты лгала ему всю жизнь!
– И поэтому заработала все это. И получу наследство старого негодяя!
К своему удивлению Степан и Лаврушин на следующий день увидели в гостиной своих старых знакомых – Хуана и Хуаниту.
– Интересно, он обесчестил ее, как обещал в лесу? – с интересом спросил Степан.
– Вряд ли. Она все так же чиста и невинна, – ответил Лаврушин.
В общем, скучать не приходилось. Конечно, если не считать того, что сами разборы были невыносимо скучны. Только и слышно:
– Мы отсудим у него фазенду…
– Он больше не увидит своего имени в учредителях компании…
– Я продам документы…
– Я отомщу ему за позор…
– Он не увидит нашу малютку…
Эти люди не уставали грохаться в обмороки. Иногда они пытались вешаться и стреляться, так что Степану с Лаврушиным приходилось бежать вниз и вытаскивать их из петли. Горели синим пламенем какие‑то фирмы и компании. Но потом выяснялось, что они вовсе не сгорели. Люди из ничего зарабатывали миллионы, но потом они же, будто забыв, куда их спрятали, приходили побираться и просить денег на еду, поскольку они голодают. Все здесь было наперекосяк, по‑глупому.
И все друг другу врали. По крупному, по мелочам, средне – ни так, ни сяк. Ежедневно и еженощно. Врали без устали. Полезно или бесполезно. От этого вранья возникали постоянные недоразумения. Если бы они все сели однажды вечерочком и поговорили по душам, то им жилось бы куда легче. Но легче здесь жить никто не хотел, а все мечтали только об одном – запутать и без того донельзя запутанные отношения.
Все эти ненормальные раздражали. Единственно, кто вызывал симпатию, был хозяин дома – дон Рубакис. Он заслуживал и сочувствия, поскольку управляться с таким борделем – тут нужны нервы из титана. Он вечно все забывал, поскольку запомнить перипетии происходящего здесь – не в человеческих силах. Хуже всего, что забывал он и об обещании найти Большого Японца. Но когда ему напоминали, он хлопал себя по лбу и неотложно отряжал своих людей на поиски.
Дни проходили за днями. Обитатели дома постепенно стали воспринимать Степана и Лаврушина как обычных домочадцев и предпринимали попытки втянуть их в свои интриги. Обиженные женщины приходили им изливать душу и пытались через них на кого‑то воздействовать. Начались сцены ревности – хотя друзья и не давали поводов. Кому‑то взбрело в голову, что у Степана с Хуанитой что‑то было, и три дня все питались этими слухами. Потом Хуан решил, что друзья зарятся на дедушкино завещание, хотя этого дедушку, который стонал на третьем этаже в проводах и трубках, в обнимку с молоденькой медсестрой, те ни разу не видели.
– Чую, плохо все это кончится, – сказал Лаврушин, когда им удалось выставить из комнаты дона Хуана с револьвером, из которого тот целился то в гостей, то себе в сердце.
– Ничего, выживем.
На следующий день они встретили дона Рубакиса. Тот на них посмотрел, будто увидел в первый раз, а потом вдруг привычно хлопнул себя по лбу:
– Вспомнил. Мои люди нашли Большого Японца.
– Как?! – воскликнул Лаврушин.
– Да уже два дня. Все забывал вам сказать.
– А где он?
Дон Рубакис провел их к себе в кабинет и минут десять перерывал все ящики в большом бюро красного дерева.
– Так, прошлогоднее завещание… Трехмесячное завещание… Недельное завещание… Вчерашнее завещание… Чеки… Компрометирующие материалы на Хуаниту… На Альвареса. На Лопеса… Долговые обязательства… Закладные на земли, на рыболовную шхуну старого Эдди… Детская считалочка… Вот!
Вытащил мятый листок бумажки, на котором был написан корявым почерком адрес.
– Поезжайте. Вам дать мою машину?