Нерон
Шрифт:
Октавия согласно приговору Нерона была заточена на острове Пандетерия, но заключение это долгим не было. Слово Тациту:
«Прошло немного дней, и ей объявляют, что она должна умереть, хотя она уже признавала себя незамужней женщиной и только сестрою принцепса, взывая к именам их общих предков Германиков и, наконец, Агриппины, при жизни которой, пусть в несчастливом замужестве, она все же оставалась живою и невредимою. Ее связывают и вскрывают ей вены на руках и ногах; но так как стесненная страхом кровь вытекала из надрезанных мест слишком медленно, смерть ускоряют паром в жарко натопленной бане. К этому злодеянию была добавлена еще более отвратительная свирепость: отрезанную и доставленную в Рим голову Октавии показали Поппее». [167]
167
Тацит.
Не лучшее зрелище для беременной женщины, но молодая августа была довольна. Трагический треугольник — Октавия — Нерон — Поппея — вызвал к жизни спустя несколько десятилетий после гибели Октавии появление исторической драмы «Октавия», имя автора которой, увы, до нас не дошло. Трагедия не относится к числу высокохудожественных произведений римской литературы, но достаточно любопытна. В ней действуют исторические персонажи, среди которых и сам Нерон, и обе женщины — бывшая и будущая супруги — и Сенека. Все симпатии автора, естественно, на стороне несчастной Октавии. Сенека осуждает Нерона за его жестокость, но не в силах что-либо изменить. «Октавия» достаточно точно описывает атмосферу тех дней. В ней переданы и страхи Поппеи, давящей на Нерона, и страхи самого принцепса, расправляющегося с ни в чем перед ним не повинной женщиной. «Октавия» — единственная римская историческая трагедия, сохранившаяся до наших дней, написанная по достаточно свежим следам происшедших событий и потому достаточно точно передающая восприятие современниками Нерона его деяний.
К событиям этого года относится уход из жизни двух наиболее известных вольноотпущенников. Их смерть молва приписывала Нерону, якобы избавившемуся от неугодных более Дорифора и Палланта при помощи яда. Причины назывались следующие: Дорифор противодействовал браку Нерона с Поппеей, а Паллант обладал огромным состоянием. Если либертин Дорифор — тот самый Дорифор, который согласно утверждению Светония стал «супругом» Нерона, то его сопротивление женитьбе Нерона по-своему объяснимо. Еще одна роковая гомосексуальная ревность? Дорифор слыл человеком незаурядного ума и выдающихся способностей. Тацит называет его виднейшим из либертинов наряду с Паллантом, игравшим долгое время большую роль в управлении государством. Он же в отличие от Светония называет сожителя Нерона Пифагором и относит карикатурную «свадьбу», где цезарь играл, и весьма убедительно, роль «невесты», к несколько более позднему времени.
Кто более точен из двух римских историков — сказать сложно. Паллант был очень стар и смерть его могла быть естественной. К тому же нет сведений о присвоении Нероном его огромного состояния. Противодействие Дорифора свадьбе Нерона и Поппеи и сам факт его отравления также, прежде всего, основаны на слухах.
Год следующий принес Нерону великую радость: он стал отцом. Поппея родила ему дочь, получившую имя Клавдия Августа, но прожила девочка совсем немного и спустя несколько месяцев Нерон испытал сильнейшее горе. Смерть маленькой августы император переживал очень сильно. Обрекая без колебаний на смерть неугодных людей, не исключая и родную мать, Нерон оставался способен глубоко переживать за судьбы людей, ему близких. Да и можно ли удивляться искренности горя отца, потерявшего первенца? Личная трагедия не извиняет Нерона, ставшего источником бедствий многих и многих людей.
И рождение, и смерть маленькой августы стали в Риме событиями общественной важности. Сенат заранее препоручил материнство Поппеи богам, а после родов помимо благодарственных молебствий было принято решение воздвигнуть в честь рождения дочери Нерона храм Плодовитости, на троне Юпитера Капитолийского должно было поместить золотые изваяния двух сестер Фортун. Помимо этого предлагалось учредить состязания по образцу тех игр, которые некогда Август учредил в честь победы над Марком Антонием при Акциуме. Приравнять рождение первенца императора к победе, давшей Октавиану власть над всей Римской республикой, — сенат воистину превзошел самого себя в раболепстве.
Клавдия родилась в Анции, на родине самого Нерона. Когда весть о ее рождении пришла в Рим, сенат в полном составе отправился поздравлять Нерона. Только один человек был лишен счастья лицезреть ликующего отца, новорожденную августу и счастливо разрешившуюся от бремени августу-мать. Тразея Пет был принужден остаться в Риме. Воспрещение поздравлять цезаря — не просто жестокое оскорбление, но, как многие не без основания полагали, предвестие гибели. Но когда Нерону стало известно, что Тразея перенес оскорбление с присущей ему непоколебимой твердостью духа, он сделал вид, что простил его на радостях и даже похвалился Сенеке, что отныне он помирился со строптивым сенатором. Сенека, находившийся уже не у дел, но все еще близкий ко двору, от души поздравил Нерона с таким примирением.
Возможно,
168
Там же. XV. 23.
169
Там же. 18.
Надо сказать, что называемые Тацитом цифры все же представляются несуразными. Непонятно, откуда в Средиземном море близ италийских берегов мог образоваться тайфун, ибо только такой природный катаклизм мог бы потопить двести кораблей разом. И уж совсем загадочен пожар, возникающий одновременно на ста (!) подряд кораблях зернового каравана.
Наверное, какие-то корабли могли действительно затонуть, на борту какого-то судна мог вспыхнуть и пожар. Недопоставка зерна в Рим вполне могла иметь место, но то, что она совсем не носила катастрофического характера, вполне очевидно. Накопленные запасы в Риме были очень велики и хранились в огромном количестве так долго, что Нерону даже пришлось распорядиться уничтожить, сбросив в Тибр испортившиеся от длительного хранения запасы зерна. Оставшихся запасов хватало настолько, что удалось даже удержать прежние цены на зерно. Дабы народ знал, что власть постоянно заботиться о благополучии государства и народа, Нерон назначил трех бывших консулов ведать сбором налогов в государственную казну. Назначение триумвиратом ответственных налогосборщиков Нерон сопроводил заявлением, что предшествующие ему принцепсы в своих непомерных тратах не знали границ, и потому их расходы превышали доходы государства от собираемых налогов. Нерон не только не уподобляется им, но, наоборот, жертвует из своей личной казны ежегодно государству шестьдесят миллионов сестерциев.
Римляне могли спать спокойно, ибо их благоденствие находилось в надежных руках. Невольно, правда, закрадывается мысль: а не была ли неслыханная щедрость принцепса следствием того, что в его руках сосредоточились огромные состояния тех, кто погиб согласно его распоряжениям? Вспоминается и тетушка Домиция, и богатства Палланта… Все это, конечно, недоказуемо, но не задуматься над таким источником несметных сокровищ принцепса, позволяющим ему щедро подпитывать государственную казну, нельзя.
Демонстрируемое императором великодушие, объявленное через Сенеку стремление к искреннему примирению, возможно, и вдохновили Тразею Пета на очередную инициативу в сенате. Инициатива эта была выдержана в классическом староримском духе и ее должны были приветственно встретить сторонники сохранения и умножения достойных традиций предков.
В сенате разбирался случай непочтительного отношения некоего критянина по имени Клавдий Тимарх к римской государственной власти. Зарвавшийся провинциал, бывший на родном Крите, очевидно, весьма значимой фигурой, хамовато заявил, что только от него зависит, будет ли вынесена благодарность проконсулам, управляющим островом. Речь Тразеи стала своеобразным гимном старым римским обычаям, не позволяющим никому, кроме самих римлян, судить о достоинствах римской власти. Приведя ряд примеров благодетельных законов, пресекавших всякого рода необузданности и восходящих к временам весьма отдаленным — один из этих законов датировался 59 годом до новой эры, другой — 149 годом до новой эры, а третий даже 204 годом до новой эры — Тразея предложил: «Итак, для пресечения невиданной доселе надменности провинциалов давайте примем решение, достойное прямоты и твердости римской; нисколько не ослабляя попечения о союзниках, нужно отказаться от представления, что оценка деятельности наших людей может зависеть от чего-либо кроме суждения римских граждан». [170]
170
Там же. 20.