Нерон
Шрифт:
Как мы видим, роль великих женщин в римской истории была далеко не однозначной. Дотоле никому не ведомой Эпихариде предстояло сыграть свою выдающуюся роль. Роль героическую.
Узнав о замысле заговорщиков — как видно, конспирация не была сильной стороной их деятельности, — Эпихарида загорелась мыслью участвовать в ниспровержении тирании. Но вскоре она убедилась, что те нерешительны, бездеятельны и далее пустых разговоров дело у них не идет. Натурой молодая вольноотпущенница обладала волевой и решительной, не без склонности к авантюризму, но без последнего качества заговорщиков вообще не бывает. Возможно, замысел осуществления переворота ей был подсказан… самим Нероном. В Риме еще не забыли, как несчастной Октавии вменяли любовную связь с Аникетом, командовавшим тогда Мезенским флотом, и попытку захвата власти при содействии этих подчиненных мнимому любовнику военно-морских сил империи. Эпихарида решила действительно поднять Мезенский флот против Нерона. Здесь она предполагала воспользоваться приятельскими отношениями с одним из флотских офицеров навархом Волузием Прокулом. Тот в свое время был среди
202
Тацит. Анналы. XV. 48.
Эпихарида обратилась явно не по адресу. Прокул никак не принадлежал к числу действительных ненавистников Нерона. И уж менее всего был склонен осуждать злодеяния принцепса. Его единственная претензия — отсутствие должного вознаграждения как раз за соучастие в одном из самых больших злодеяний цезаря — в матереубийстве. Само преступление, понятное дело, Прокул Нерону в вину не ставил. Что до лишения сената последней власти — то это доблестного Волузия волновало не больше, нежели песчаные бури в Аравийской пустыне. Но на страстную речь Эпихариды он отреагировал стремительно и деятельно: сделал немедленный донос на заговорщиков, указав, само собой, и свою подругу, от которой сведения о готовящейся крамоле ему и стали известны. Возможная награда за спасительный донос казалась Прокулу много соблазнительней сомнительных в своей достижимости лавров удачливого ниспровергателя цезаря-тирана. А то, что при этом он предает и губит доверчивую Эпихариду, совсем уж не могло смущать человека, скорбящего о недостаточном вознаграждении своего соучастия в убийстве.
Нерон, получив донос, немедленно повелел допросить Эпихариду. Этот допрос стал полным разочарованием для наварха. Вольноотпущенница, посвящая его в заговор, не назвала имен других заговорщиков. Возможно, потому, что там было много громких имен, а она пыталась привлечь в заговор Прокула, обещая ему решающую роль в перевороте, заслуживающую достойной награды. Если бы тот понял, что его хотят просто использовать в интересах заговора, возглавляемого знатными и высокопоставленными людьми, то такое участие заранее вызвало бы у него разочарование. Он уже один раз убедился, как власть имущие вознаграждают тех, кого принуждают убивать своих врагов. А может, просто в Эпихариде взыграла инстинктивная осторожность или же ей вообще не хотелось упоминать людей, разочаровавших ее своей нерешительностью…
На допросе Эпихарида избрала самую верную тактику: полное отрицание обвинений Прокула. Доноситель оказался в нелепом положении: он надеялся выступить в качестве спасителя цезаря от чудовищного заговора, а оказался жалким наветчиком, приписывающим бедной девушке ужасные намерения, возможность исполнения которых исключалась ввиду ее очень скромного положения. Если заговор — то где же громкие имена его участников? Невозмутимое упорство Эпихариды — как натуре подлинно благородной, ей были свойственны стойкость и мужество — произвело впечатление на Нерона. Свидетелей у доносчика нет, никаких имен он не знает, а не пытается ли он просто отомстить обидевшей его чем-то подруге, да еще и выпросить у цезаря незаслуженную награду? Прокулу Нерон не поверил, но сам факт доноса о заговоре его насторожил. До сих пор он сам «изобретал» заговоры против своей персоны, дабы иметь возможность «законно» избавиться от неприятного ему или кажущегося опасным человека. А тут извольте — донос о заговоре, да и как-никак от флотского наварха исходящий. Потому Эпихариду хоть и не наказали, не подвергли допросу с пристрастием, но на всякий случай по распоряжению Нерона оставили под стражей. А вдруг еще последуют какие-либо доносы о каком-то заговоре?
Взятие под стражу Эпихариды, поскольку заговорщикам было известно, что она в курсе их тираноборческих витийств, немало их всполошило. Теперь надо действовать, время рассуждать прошло! Нравственные достоинства Эпихариды им были неведомы, и потому они всерьез стали опасаться за свое будущее. Возможную расправу со стороны Нерона можно было предотвратить только быстрыми и решительными действиями. И вот тут-то окончательно выяснилось, насколько неподготовлен был сам заговор и, главное, насколько сами заговорщики не соответствовали гордому званию тираноборцев.
Первым
На деле, как пишет Тацит, отнюдь не этими высокими чувствами был движим Пизон. Боялся он, что в случае убийства Нерона в Байях в Риме могут провозгласить цезарем Луция Юния Силана. В пользу Силана были его знатнейшее происхождение и то, что он являлся воспитанником высокоуважаемого Гая Кассия Лонгина, потомка одного из главных убийц великого Гая Юлия. Многие также вспомнили, что в Риме пребывает консул Марк Юлий Аттик, который 24 года назад после гибели Калигулы немедленно произнес пылкую речь в пользу отказа от единовластия и возврата к республиканскому правлению с сенатом во главе.
В отличие от заговора против Гая Юлия Цезаря, когда убийство диктатора должно было привести к восстановлению прежней, республиканской формы правления, и заговора против Калигулы, когда заговорщики думали прежде всего об убийстве ненавистного правителя, не ломая голову над тем, к каким политическим последствиям это приведет и не имея даже согласованного кандидата в будущие цезари, те, кто объединился вокруг Пизона, именно его и намерены были поставить во главе Римской империи. Пизон, кстати, по многим качествам напоминал Нерона. Он также любил безудержно предаваться удовольствиям жизни, был распутен, хотя при этом славился горячей любовью к жене, для полного сходства с правящим императором он также любил играть на кифаре и недурно пел. Правда, его музыкальные пристрастия носили сугубо домашний характер, и на подмостки он пока не стремился. Но было главное отличие: Пизон славился добрым нравом, каковой он многократно проявлял в отношении к окружающим. В нем отсутствовала жестокость, и он не казался непредсказуемым. А это значило все. Ведь не артистические пристрастия Нерона и его экстравагантные развлечения стали основными причинами возникновения заговора. Не будь на его совести кровавых деяний, число каковых имело явную тенденцию к росту, никто бы не пошел на риск вступления на смертельно опасный путь заговорщика-тираноубийцы только из-за того, что цезарь поет на сцене и исполняет трагические роли. Что до распутства, то нет оснований не доверять Тациту, заклеймившему тогдашние римские верхи как раз за массовое пристрастие к порочному образу жизни. Пизон действительно многим мог представляться наиболее желанным кандидатом в принцепсы. Не будет проливать кровь, не станет унижать сенат… чего еще, собственно, и желать-то? Дело было только за малым: убить Нерона и провозгласить Пизона принцепсом.
План действий, торопливо составленный взволнованными возможным разоблачением заговорщиками, выглядел следующим образом: в день цирковых игр, посвященных богине плодородия Церере, Латеран, один из самых больших ненавистников Нерона, причем ненавидящий его не из личной обиды, но из пламенного своего патриотизма, должен был броситься в ноги цезарю, припав к его коленям якобы со смиренной просьбой о денежном вспомоществовании. Затем Латеран должен был повалить императора на землю, что при огромном росте, могучем сложении и большой физической силе славного Плавтия не составило бы труда, пусть и Нерон был физически достаточно крепок. Поверженного принцепса должны были поразить мечами и кинжалами трибуны и центурионы преторианских когорт, участвующие в заговоре, а также любой из заговорщиков, у кого на это будет достаточно решимости.
Замысел убийства Нерона очень напоминал сценарий убийц Гая Юлия Цезаря: Плавтий Латеран должен был играть ту же роль, которую в роковые мартовские иды взял на себя Тиллий Цимбр, приблизившийся к диктатору под видом просителя и схвативший его за тогу, после чего и последовал первый удар кинжалом, нанесенный подкравшимся в это время сзади сенатором Каской, а затем вступили в дело кинжалы прочих убийц. [203] Однако существенны различия. Цимбр только отвлек внимание Цезаря, задерживая его, а Латеран должен был повалить Нерона. Поскольку своим внушительным телосложением заговорщик много превосходил императора, то это создало бы большие трудности для точного применения мечей и кинжалов — большинство ударов в неизбежно образовавшейся человеческой свалке скорее могло достаться как раз Латерану, а не Нерону. И наконец, Цезарь явился в сенат без всякой охраны, а Нерона сопровождали несколько охранников или приближенных, что неизбежно доставило бы заговорщикам немалые трудности. Не стоит забывать и о большой толпе людей близ цирка, что не столько упрощало, сколько усложняло возможности действий заговорщиков. Как ни странно, но Пизон и его сообщники не сумели здесь учесть совсем недавний опыт убийства Калигулы. Тогда заговорщики подстерегли свою жертву в подземном переходе и первым делом оттеснили от императора его спутников, а затем уже последовали удары мечами… [204]
203
Светоний. Божественный Юлий. 82. 1, 2.
204
Светоний. Гай Калигула. 58. 2.