Нерозначники

Завьялов Александр Николаевич

Многие лесовины на своих крыльях прилетели, а кто издалече, те на неболётах и на вильховках прибыли. На птицах тоже -- кто на орлах да на соколах, но больше на малых птахах припорхали. И воробьи тут, и синицы, и славки, соловьи даже есть -- на что уж не под седло птица... И, конечно, стрижи -- самые они любимые у лесовинов, потому как и быстрые, и могут любое расстояние одолеть. Про стрижей все знают: они и в полёте спать привычны, им любые расстояния по силам.

Ермолай Садовник на горихвостке прилетел. Горихвостка -- птица нарядная, и голосишко

у неё певкий. Сама маленькая совсем, веса в ней и пятнадцати грамм нет, а шустро лесовина носит. Летит она и хвостишкой трепещет, будто лесовина скинуть хочет. А Ермолай сидит на рыженьком охвостии, ноги с перьев свесил и окресы озирает. На птицах лесовины всегда маленькие. Хоть веса в них никакого, а стать свою по седлу мерят. Это когда на землю спрыгивают, враз в полный рост становятся.

Каждый гость с подарками и гостинцем явился. Мираш только и успевает принимать да благодарить.

– - Завтрема на первейное дело, -- пошутила Супрядиха, -- заширь дом при­строями, чтоб все подаренья уместить. Больно тесно у тебя стало...

Пека Жаровец чудо-печь в подарок поднёс. Уж такая стряпучая печка -- все­гда в ней чугунок с варевом-жаревом да хлеба пышные. Все рецепты, какие по миру ходят, ей известны, да ещё и новые блюда придумать может. Каждое куша­нье -- объедение, без пригару и перевару-недовару.

Лека Шилка холодильницу дивную подарила. Соленья в ней разные, варенья --банок не счесть! Копчености тут же, колбас -- тысячи сортов, все, какие у людей придуманы, рыба -- какая хошь, деликатесы... Словом, всего вдоволь! И не перечислишь. Лека "список" приложила, шутейно Мирашу почитать наказала. А там три книги толстущие, каждая на восемьсот страниц, и все мелень­кими буковками написанные.

Пека с Лекой поначалу не хотели такие дорогущие подарки нести, да болтли­вая Супрядиха упредила. Она, вишь, всех оббежала и растрещала сорокой, что лесовина нового насылают. "Непонятно чей ставничий, -- испуганно говорила она.
– - Может, самых высоких властей". И лицо загадочное делала: дес­кать, я-то знаю, да не велели сказывать. Тут уж хошь не хошь, а чего получше и даровитей пришлось доставать.

Только Маха Огруха, кривопятая росомаха, с пустыми руками подошла. Да ещё в одёжке простенькой (тело-то у неё человеческое, точнее, как у верш и у ле­совинов -- впрочем, на глаз разница невеликая, -- а вот голова у неё своя, росо­машья), без украшений иразукрасу, словно не на праздник пришла, а по делу заскочила.

Сама-то она всего-навсего у лесовина Свея в помощницах состоит, да только давно уже главенство себе прикогтила. Всю работу за лесовина исполняет и сама за всё про всё решает. И сейчас пришла по своей воле, захотелось ей на соседа глянуть, между равными властями зазнакомиться.

Мираш в честь торжества ликсиру, как водится, на стол выста­вил. Своих-то запасов у него ещё не завелось, однако Супрядиха выручила -- при­несла, сколь надобно. Да с запасом.

Такой это чудодейный напиток, что выпьешь его -- и враз одурь на голову садится. И ладно бы всякие глупости

да потешки на язык лезли, а то ведь с ликсиром этим лесовины будто владать собой перестают. У людей тоже, знаешь, такое снадобье имеется. Такое да не такое малость. У них ещё всякий раз порон организму случается.

Супрядиха вроде хозяйки, слышь-ка, себя поставила. И стол сама накрыла, и по рюмкам разлила. Где кушаньям стоять, сама решила. Да уж Мираш и не противится, во всём её слушается и совета спрашивает. И то верно, впервой ему довелось лесовинов на празд­нике привечать -- откуда их нравы знать? А уж Уховёртка стол на славу накрыла, такие, знаешь, кушанья -- уму помраченье.

Расселись гости по столу, Дорофей на самое почётное место, во главе стола, уселся. Супрядиха всех по старшинству на своё место определила, чтобы обиды да рассорки не случилось.

У лесовинов так заведено, что хозяин торжества первый тост произносит, сам себя хвалит и всяких там благ себе желает. Вовсе это нескладно у Мираша полу­чилось, насилу слова нужные нашёл. Говорил, говорил да и запутался совсем, сму­тился ну и притянул к себе бокалыш. Так-то без всякой радости и вы­пил, неумело всё одно, потешно придерживая левой рукой рюмочное донышко.

– - Наший он!
– - расцвела Супрядиха.
– - Теперь вижу: будет толк. Знатный лесовин получится!

Тут и все чинно выпили. И пошёл, пошёл перебряк по столу.

Дорофей, как по старшинству водится, наставлять принялся.

– - Ты не думай, вершик, -- сдаля начал он, -- что наше служение пустяш­ное. За лесом глаз да глаз нужен. Это раньше -- вот раздолье было: леса, леса до самого неба. Мои земли куда шире были! А спокойней жилось. Я тебе так скажу: нонешние времена, можа, ещё труднее наших будут. Как человеки появились, так и пошла наука. Хватка у них особая, больно искусная. Не угадаешь, чего назавтра ждать.

– - А что тут знать, -- загудел Антип Летошник, -- лесу от них один порон да бедство!

– - Да уж, -- промычал Кош Тухтырь (знатный лесовин, про него сказывают, что он ведает, где сокровища скучено лежат и клады всякие), -- природа ихова известная: глотка шире брюха и никак их утробу несытую не удоволить.

– - Оленей да лосей совсем не стало...
– - сокрушённо покачал головой Аноха Зелёнка (как узнал он, что в Суленгинские леса хозяин намечается, ну и угнал в свои владения маралов табунок да лосишек сколько-то пар...).

Пека Жаровец попытался заслонить всё-таки человеков:

– - Польза от них тоже ...

– - Худо лесу, худо, -- перебила его Супрядиха и затараторила: -- Будто войной на нас идут. Верно Дорофей сказывает, скоро все живое сничтожут и леса вырубят. Ишь чего удумали: горы диамидом рвут. Цельны скалы порушают. И никак нам с имя не совладать. А энто всё законы такие. Не супротивничай, не обижай, не напужай, да ещё охраняй дненощно, всякую опаску отгоняй. Я вот чего скажу: менять надо закон, менять!

– - Уймись!
– - строго прикрикнул Дорофей.
– - Ишь, трещотка!