Нерв(Смерть на ипподроме)
Шрифт:
– Да, сэр, – горячо воскликнул Эдди. Знакомая улыбка от приятного воспоминания появилась на его грязном лице, и я облегченно вздохнул.
– Кто?
– Морис Кемп-Лоур, сэр. Он похвалил меня, что я с любовью смотрю за лошадьми. Он наклонился через перила смотрового круга и заговорил со мной, когда я проходил мимо. Вот я и остановился, он был такой симпатичный. Он дал гнедому немножко сахару, сэр, но я не думал, что это имеет значение, потому что мистер Гуго всегда сам посылает ему сахар.
– Спасибо, Эдди, – сказал Джеймс довольно вяло. – Конечно, сахар не имеет значения… бегите
Эдди ушел. Джеймс тупо смотрел на меня. Часы громко тикали.
Тогда я заговорил:
– Я провел последние два дня, разговаривая с конюхами из других конюшен, с лошадьми которых я работал после того, как упал. Каждый из них сказал, что Морис Кемп-Лоур дал лошади немного сахару, прежде чем я сел на нее. Ингерсолл ездил со мной. Он тоже их всех слушал. Вы можете спросить его, если не верите мне.
– Морис никогда не подходит близко к лошадям на скачках, – запротестовал Джеймс, – и вообще нигде не подходит к ним.
– Именно это помогло мне понять, что произошло, – продолжал я. – Я разговаривал с Кемп-Лоуром у ворот в Данстейбле сразу же после Шантитауна и двух других лошадей, безнадежных для меня. И он заметно хрипел. У него разыгралась астма. Это показывало, что он недавно близко подходил к лошадям. Тогда я не обратил внимания, но теперь это факт в мое досье.
– Но Морис… – недоверчиво протянул Джеймс. – Совершенно невозможно.
– Совершенно возможно, – сказал я с большей холодностью, чем имел право: за те двенадцать ужасных часов мои подозрения стали уверенностью. – Разве естественно то, что свалилось на меня после небольшого сотрясения мозга?
– Не знаю, что и думать, – недовольно сказал Джеймс. Мы оба молчали. Я хотел, чтобы он оказал мне одну-две услуги, но, помня о его закоренелой несклонности помогать кому-либо, не надеялся на положительный ответ. Как бы то ни было, если я не попрошу, то и не получу никакого ответа.
Я начал медленно, убедительно, как если бы мысль только что пришла ко мне:
– Дайте мне поработать с одной из ваших лошадей, ваших собственных, если владельцы не хотят… и вы сами увидите, как Кемп-Лоур попытается дать ей сахар. Возможно, вы сами сумеете быть все время рядом с лошадью? И если он подойдет с кусками сахара, вы, к примеру, нечаянно заденете его руку, и сахар упадет, прежде чем лошадь съест его. Или, допустим, вы возьмете сахар и сунете в карман, а лошади дадите другой сахар, который будет у вас в руке? И тогда мы посмотрим, как лошадь пройдет.
– Какая-то фантастика. Я не могу делать такие фокусы.
– Все очень просто, – спокойно сказал я. – Вы всего лишь толкнете его руку.
– Нет, – ответил он, но без упорства. «Нет», полное надежды для меня. Я не стал давить на него, зная по опыту: если чересчур настойчиво требовать, чтоб он сделал, чего не хочет, он упрется и его не сдвинуть с места.
Я предоставил ему самому решить, как поступать, и спросил:
– Вы в хороших отношениях с человеком, который проверяет лошадей на допинг?
– После каждых соревнований два-три животных Проходили проверку главным образом для того, чтобы напугать тренеров с сомнительной репутацией, которые использовали допинг, чтобы подбодрить лошадей или, напротив, обессилить их. Перед каждыми скачками
Джеймс понял мою мысль.
– Вы имеете в виду, чтобы я спросил, не проходила ли обычную проверку какая-нибудь из лошадей, на которых вы работали после падения?
– Да, – подтвердил я. – Могли бы вы спросить?
– Спрошу, – согласился он. – Я позвоню ему. Но если одна из них проходила и результаты оказались отрицательными, вы понимаете, что тогда ваши обвинения абсолютно несостоятельны?
– Понимаю, – кивнул я. – В самом деле, я работал со столькими фаворитами, потерпевшими поражение, что систематический допинг уже мог бы быть раскрыт.
– Вы так убеждены? – удивленно проговорил Джеймс.
– Да, – ответил я, вставая и направляясь к двери. – Да, я убежден. И скоро вы тоже убедитесь, Джеймс.
Но он покачал головой, и я оставил его. Он смотрел в окно с застывшим лицом, невероятный смысл моих слов вступил в борьбу с его собственным мнением о Кемп-Лоуре, Джеймсу он нравился.
10
В тот же понедельник поздно вечером Джеймс позвонил мне и сказал, что я могу работать с его собственной лошадью, Тэрниптопом, которая в следующий четверг участвует в стипль-чезе для новичков в Стрэтфорде-на-Эйвоне. Я начал благодарить, но он перебил:
– Вы должны знать, он не победит, он никогда не брал серьезных препятствий, только легкие заборы, я хочу, чтобы он привыкал к большим скачкам, и вы без напряжения должны просто пройти дистанцию. Хорошо?
– Да, – согласился я. – Хорошо. – И он повесил трубку. Не было сказано ни слова о том, ждет ли он или не ждет фокусов с кусками сахара.
Я устал. Весь день я провел в дороге. Я посетил в Девоне красивую вдову Арта Метьюза, снежную королеву. Бесплодная поездка. Она была точно замороженная. Как и раньше. Вдовство так же не прибавило ей теплоты, как и супружеская жизнь. Светловолосая, выхоленная и холодная, она отвечала на мои вопросы с ледяным спокойствием, без любопытства и заинтересованности. Арт погиб четыре месяца назад. Она говорила о нем так, будто едва помнила, как он выглядел. Нет, она не знает, почему Арт постоянно ссорился с Корином. Нет, она не знает, почему Арту пришла мысль покончить с собой. Нет, Арт не говорил о хороших отношениях с мистером Джоном Боллертоном. Да, Арт однажды появился на экране в передаче «Скачки недели». Нет, это не был успех, сказала она, и воспоминание о старой обиде прозвучало в ее голосе. Ар-та выставили в передаче дураком. Арт, чье щепетильное чувство чести и любовь к порядку завоевали ему уважение всех, кто связан со скачками, на экране был представлен как сварливый, ограниченный недоумок. Нет, она не может вспомнить, как шла передача, но она помнит, и даже слишком хорошо, какой эффект она произвела на ее семью и друзей. После передачи все жалели ее, что она выбрала такого мужа.