Нерв
Шрифт:
Томми отводит взгляд.
– Ну-у, не всем парням нравятся такие девушки. Некоторые предпочитают девушек, не настолько, м-м-м, очевидных.
Это что же, он считает, что миниатюрные девушки, которым нравится стиль ретро – неочевидны? Или точнее, невидимы?
Дверь у нас за спиной с грохотом распахивается – так, что лестница вздрагивает. Сердце подпрыгивает у меня в груди.
Лицо у Мэтью раскраснелось, грим наполовину стерся. Или кто-то его стер…
– О,
– Правда? – мой голос звучит как-то пискляво.
Он смеется:
– Пра-а-а-авда!
Томми закатывает глаза. Я встаю и отряхиваю юбку.
– А что такое?
– Я тут подумал, не найти ли нам более уединенное местечко?..
Сердце вот-вот выскочит у меня из груди.
– Э-э, конечно. – Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не запрыгать на месте.
Мэтью берет меня за руку и тащит внутрь.
– Пока, Томми, – говорю я, и дверь за мной с лязгом захлопывается.
Мы пробираемся между группками актеров, их родных и друзей, которые осыпают их поздравлениями. В воздухе висит густой запах духов и одеколона. На секунду мне кажется, что я вижу папу – короткий ежик седых волос, – но я быстро теряю его из виду. Может, это еще чей-нибудь отец. И зачем вообще папе заглядывать за кулисы? Чтобы сказать «Малыш, ты классный костюмер»? К тому же это мой вечер свободы. Должны же они сделать мне хоть какую-то скидку!
Мэтью ведет меня в каморку в конце коридора, которая служит запасной гримеркой. Здесь никого нет. Прежде, чем я успеваю понять, что он делает, он поднимает меня за талию и кружит, как фею из балета.
Я смеюсь, чувствуя, будто парю в невесомости.
Он ставит меня на пол и нажимает мне пальцем на нос. Внезапно мы вновь оказываемся в этом щекочущем нервы пространстве, в котором танцуем вот уже пару недель. И это происходит на самом деле! Я не придумала! Может, я неправильно поняла их с Сидни поцелуй на сцене? Может быть, они просто слишком вжились в роль…
Сердце бешено колотится.
– Ты потрясающе играл сегодня.
– Благодаря тебе и всей нашей команде, – его рука ложится мне на плечи, он подводит меня к зеркалу. – Ты была просто как маленький ангел. Порхала вокруг и всем нам помогала. И еда, которую ты принесла, выглядит ужасно вкусно.
Я сажусь на стойку, а он падает в кресло. Может, он притянет меня к себе на колени? При этой мысли меня бросает в дрожь.
Он берет мои руки в свои.
– Можно одну крошечную просьбу?
– Конечно.
Черт, надо было освежить помаду.
Он указывает на щеку.
– Я тут грим случайно размазал. Можешь наложить заново? Сидни говорит, в гриме я выгляжу брутально, и для капустника будет неплохо, а?
Плечи у меня опускаются.
Он хочет освежить грим? Остаться в роли, потому что Сидни кажется, что так он больше похож на мачо? Я сижу и тупо гляжу на него.
Он указывает на мой чемоданчик с гримом, который, должно быть, принес
– Сделай только самое основное, в детали можно не вдаваться!
Я делаю вдох и встаю, стараясь успокоиться и не покраснеть от разочарования.
– Конечно.
Я открываю чемоданчик, беру карандаш и контурную пудру. Стоит мне начать, и он убирает руки с моих коленок. Я заостряю линию челюсти и нос, перехожу к контуру глаз. И только наполовину закончив работать с глазами, позволяю горьким вопросам пробраться в мою голову. Нравилась ли я когда-нибудь Мэтью по-настоящему, так, как он нравился мне? Или я – просто способ сблизиться с Сидни?
Я сильнее нажимаю на карандаш, который впивается ему в бровь. Он морщится.
– Прости, – говорю я. Грубый след на его коже подает мне идею. Меня очень тянет придать его гриму новый оттенок. Между пикантной брутальностью и видом одержимого маньяка грань очень тонка. Я могу сделать так, что любая девушка на капустнике почувствует себя неуютно, едва взглянув на него. Рука сама начинает подрисовывать брови чуть ближе друг к другу. Но что-то меня удерживает. То самое «что-то», что никогда не дает мне устроить сцену или скандал. Сдерживая слезы, я рисую Мэтью те сексуально-задумчивые глаза, которые он так хочет.
Выбрасываю ватные шарики в корзину.
– Все готово.
Можно ли еще вернуть ту магию флирта? Я сажусь перед ним и замечаю размазанное красное пятно у него на воротнике – помада, наверное, или румяна.
Он подкатывает кресло к зеркалу мимо меня, чтобы рассмотреть свое отражение.
– Ты просто молодец, Ви! Ты – лучшая.
Я наблюдаю, как он любуется своим отражением, и чувствую себя кем угодно, но только не лучшей. Никто не целует меня с благодарностью. Никто не кружит, как фею.
Мэтью направляется к выходу, и я спрашиваю:
– Это ты послал Сидни цветы?
Он оборачивается с довольной ухмылкой на лице.
– На ее странице в ThisIsMe сказано, что больше всего она любит розы и пионы. Это ведь правда?
– Ну, если это у нее на странице, значит, правда. – Я захлопываю чемоданчик.
– Здорово. Увидимся на капустнике!
И он исчезает.
Последнее, чего мне хочется, – это идти на капустник. Все, вечер можно официально считать отстойным. Чем скорее я выберусь отсюда, тем лучше. Я спешу за кулисы, где оставила сумочку. От дверей зрительного зала меня отделяет гудящая толпа, и я решаю смыться через пожарный выход. Проходя мимо женской гримерки, слышу смех Сидни – вот она, звезда, окруженная роем поклонников и вонью пионов. У меня нет сил проталкиваться через толпу вокруг нее или участвовать в сцене, которую она, конечно же, закатит, узнав, что я не иду на капустник. Рано или поздно до нее дойдет, что я ушла. Скорее поздно, чем рано.
Конец ознакомительного фрагмента.