Несчастные девочки попадают в Рай

Kerry

Я и впрямь дура! Я не умирала! Саша спас меня!

— Больше такого не повториться. Это в последний раз, — рычал он, словно оправдывался за свой поступок. — Это в последний раз. В последний.

Саша был не в себе. Он был диким. Казалось, что это он едва не погиб под колесами поезда, а не я. Так в чем же моя вина?

— «Ненавижу», — одними губами произнес он, и оставил меня лежать на покрытыми камнями земле любоваться звездным небом.

***

Саша покинул станцию, позабыв о гитаре, а я, с трудом передвигая ушибленными ногами, пыталась его догнать.

Я не должна была этого делать. Мне следовало оставить его в покое и больше никогда не попадаться ему на глаза, но я снова и снова действовала вопреки логике. Мне нужно было поговорить с ним, как будто это стоило мне жизни. Забавно, ведь своим поведением я показывала, что она ничего для меня не значит. Следовательно, разговор с Сашей был мне нужен больше, чем воздух. Да уж, коварные алкогольные чары заводят тебя в невероятные рамки. Все значительное сравнивается с посредственным: стоять или падать, любить или ненавидеть, смеяться или умереть.

— Саша, стой, — я остановила его у самой калитки, жадно схватившись за рукав его рубашки. — Пожалуйста, поговори со мной.

— Чего тебе?! — фирменный вопрос прозвучал агрессивнее, нежели это было раньше. — Отвяжись!

Какой же он был сложный. То он спасает меня, то не изнемогает от одного лишь присутствия. Почему? Эта неизвестность душила меня.

— Что с тобой случилось? — начала я. — Почему ты злишься на меня?

Его глаза сузились. Превратились в тончайшие щелки, через которые сочилось презрение.

— Я не злюсь, — обрубил он. — Мне плевать на тебя.

— Плевать? Это не правда. Ты только что спас меня.

Саша фыркнул.

— Это была обычная реакция, о которой я сильно сожалею. Не подходи ко мне, Злата, или я собственноручно привяжу тебя к тем чертовым рельсам.

Сколько же ненависти было в его словах. Мне стало ясно — все это не беспочвенно. Есть какая-то причина его неприязни, ибо такая смена настроения не бывает на пустом месте.

— Все из-за моего отказа? — выпалила я, уже не в силах себя контролировать.

— Что ты мелешь?

Ерунда или нет, но меня посетила новая мысль. А точнее тот довод, который выдвигал Сема.

Саша был из тех котов, которых нельзя гладить против шерсти.

— Я знаю, — сказала я, набирая воздуха в легкие. — Ты не терпишь отказы, предательства, поэтому, начинаешь ненавидеть! Только это неправильно! У меня не было выбора, Саша! Вы едва не погибли! Скажи, я права?! Это из-за того случая на дамбе?!

Задрав голову, Соколов нервно рассмеялся.

— Тебе нужно отрезветь, Цветкова! Твои слова — ересь!

— Нет! Я права! — меня накрыла истерика. Ткань рубашки заскрипела. — Скажи, ты ведь не терпишь отказов, так?! В этом все дело?!

Парень смотрел на меня, как на полоумную. С сочувствием.

— Я не твой отец, Саша! Я не предавала тебя! — слова вылетели прежде, чем я успела подумать.

Казалось, его сердце прекратило ход. Мышцы лица задеревенели. Повеяло холодом. Жалкая секунда замешательства, и меня схватили за грудки.

— Не смей говорить о моем отце, — прошипел он. — Никогда больше не позволяй себе говорить

о нем.

Я задохнулась, но не переставала смотреть в его искрящиеся глаза.

— Да, ты не предавала меня. Но, ты сделала кое-что похуже. Ты понимаешь, о чем я. Понимаешь. Просто сама не хочешь верить в это.

Я не понимала. Искренне не понимала, но и не могла произнести ни слова, чтобы воспротивиться.

— Больше никогда не пытайся возобновить наше общение. Этого не будет. Никогда, слышишь? — на этом, он откинул меня в сторону и скрылся за воротами.

Я осталась одна, наедине со своими мыслями, которые напрочь перемешались. Одно я знала точно — он ненавидит меня. Ненавидит так, как когда-то ненавидел своего отца. Разве можно по щелчку пальца стереть все то, что так крепко связывало? Вероятно можно, но вот только у меня этого не получалось…

Бывает, что ты обжигаешься. Это неприятно и больно. Со временем все проходит, бинты и мази заживляют рану, но безобразный шрам напоминает о прошлом, и тогда возникает фантомная боль. Самая коварная и ничем неустранимая. Что ж, я обожглась об это лето. Обожглась об эту дружбу. Я обожглась об него.

Как же это больно осознавать, что я хочу держатся только за те руки, которые без стесненья будут аплодировать на моих похоронах.

Глава#16

Мне смутно помнилось, как я вернулась домой; как скинула с себя грязную одежду; как проскочила незамеченной мимо тетушки и как уволилась рядом с кроватью и накрылась пыльным вязанным ковриком. Всего этого я не помнила, но точно знала, что еще долго лила горючие слезы в подушку. Глаза болели, а веки неприятно щипали. Впрочем, мое пробуждение стало нерадостным совсем по другой причине.

— Вставай, дрянь! — раздалось над головой, а потом, меня, как невесомую куклу, протащили по полу. Я тебе устрою, как по ночам гулять! Как ты только посмела меня ослушаться, мерзавка?!

Позвоночник пронзила боль. Я ловила ртом воздух, в страхе, что сейчас задохнусь от ужаса. Что это? Дурной сон? Или я попала в искаженную реальность, в которой моя тетя — озверевшая ведьма, ненавидящая утро, да и в общем, весь земной шар с его обитателями.

— Дрянь!

Распахнув глаза, я уставилась на захлебывающееся слюнями тело. Оно нависло надо мной и угрожающе трясло кулаком. Господи, изыди! Моя тетушка в конец обезумила. Я судорожно моргала, пытаясь уловить логику ее действий.

— Мерзкая дрянь! — кричала тетушка. — Шельма!

— Что случилось? — прохрипела я. — Мой голос был похож на запись переменчивых частот.

— Что случилось? Что случилось?! Ты еще смеешь спрашивать?!

Мою щиколотку пронзила боль. Клавдия снова потащила меня по твердому полу, оставляя на моей спине безобразные полосы.

На этот раз, я не стала мириться с ее «капризами», а просто что есть мочи оттолкнула ногой. Ошарашенная злыдня исказилась в лице, походя на одержимую бесом. Меня смутила ее реакция, а точнее, напугала до чертиков.