Несчастный случай
Шрифт:
— Но мне это известно. И отделу безопасности тоже. Он давно уже реабилитирован. Это что, шутка?
— Для конгрессмена — нет. Конгрессмен его не реабилитировал. Вы сказали…
— Я спрашиваю, вы это говорите серьезно?
— Да, — на этот раз очень просто ответил Уланов. — Конгрессмен, насколько я понимаю, говорил совершенно всерьез. Я пришел туда поздно, потому что был в больнице. Конгрессмен стал меня расспрашивать, и довольно настойчиво. Я кое-что рассказал ему о Саксле, потому что… ну, наверное, потому, что Саксл стоит того, чтобы о нем рассказывать. Упомянул об Испании, и тут конгрессмен взвился, как ракета. «Сражался за коммунистов? — спросил он. — Хорошенькое дело. И давно он работает на атомной станции?»
— Поговорить с Луисом? — тонким голосом переспросил полковник. — Но разве он не знает, в каком состоянии Луис? Вы ему хоть объяснили? О нет, это недопустимо, ни в коем случае! Я уверен, что врачи… Я уверен, что он поймет…
Полковник запнулся, но не стал продолжать. Выдержав паузу, Уланов пожал плечами и рассмеялся.
— Вы же сами сказали, — он человек влиятельный. Признаюсь, хоть я и раскусил его сразу, но дал вам не совсем точное представление о нем. Я, вероятно, упустил из виду его влиятельность. Я не ожидал найти в нем это свойство. Просто в голову не пришло искать.
Они все еще смотрели друг на друга. С лица полковника не сходило выражение недоверия, но оно словно задержалось на нем случайно и ровно ничего не значило; мысли полковника Хафа явно переключились на что-то другое и не отражались на его лице.
— Ну ладно, — наконец произнес Уланов, — ступайте на свидание. На два свидания. Сначала с врачами, потом с конгрессменом. Чудно, чудно! Вам, должно быть, известно, что Луису сегодня немного хуже?
— Нет, — сказал полковник, внезапно приходя в себя; он нахмурился и пристально взглянул на Уланова. — Это неверно. Я звонил. Мне сказали, что он чувствует себя гораздо лучше.
— Ну что ж, — любезно ответил Уланов, — значит одному из нас сказали неправду. Мне надо идти. Надеюсь, все будет благополучно.
Уланов ушел.
Полковник посмотрел ему вслед и направился к больнице. Он взглянул на часы, потом обвел взглядом больничные окна, невольно нахмурился, увидев забытый кем-то ящик под окном первого этажа, и, слегка пошевелив плечами, расправил на себе мундир. Уланов, думал он, да и вообще эти чудаки-иностранцы — так он иногда называл их про себя, хотя не все они были иностранцами, — подобные люди, каков бы ни был их общий знаменатель, всегда, надо сознаться, как бы гипнотизировали его. А сейчас, когда гипноз рассеялся, все опять стало на свое место. Ему надо было обдумать три проблемы, и все они осложнялись тем, что гражданский начальник атомной станции уехал в Вашингтон, по делам, связанным с Бикини, и думать приходилось ему одному.
Во-первых, эта сумасшедшая затея с расследованием; видимо, конгрессмен просто не разобрался в ситуации, да оно и не удивительно — ведь сведения он получил от Уланова. Но какое же может быть расследование, раз человек умирает; конгрессмен, должно быть, не понял, насколько серьезно состояние Луиса, и конечно образумится, узнав, что… в общем, это не проблема. Но, независимо ни от чего, неужели Уланову не пришло в голову сказать, что эти испанские дела (он, конечно, не склонен оправдывать Луиса) расследованы давным-давно? Уланов, наверное, крепко сцепился с конгрессменом. И полковник Хаф невольно улыбнулся, он никогда не питал неприязни ко всем этим Улановым, особенно если не находился в их обществе.
И все-таки, думал полковник, этот сукин сын мог так настроить конгрессмена, что у того и в самом деле появилась мысль об общем расследовании… Но что расследовать-то? — спросил он себя и не стал больше думать об этом. Попросту, учитывая, что любое крупное дело, в которое налогоплательщики вложили столько денег, всегда может оказаться предметом пристального внимания конгресса, полковник, как и всякий, кто
Но тут же он нахмурился, ибо основная проблема была далеко не так проста, или не так сложна, как две другие. Основная проблема — и хотя она возникла благодаря Уланову, полковник, по справедливости, не станет винить его за это, — основная проблема заключается в том, что случай в каньоне уже получил или скоро получит огласку. Раз конгрессмену все известно, то умалчивать об этом уже нельзя. Виноват во всем конгрессмен — надо же было явиться именно в такой момент! Впрочем, это значит, что никто не виноват, виноваты сами события. Следовательно, что же? — спросил себя полковник. Следовательно, надо сделать все, что в его силах, когда он будет разговаривать с конгрессменом; он объяснит, насколько важно дать официальное сообщение, и скажет несколько слов о безопасности и о моральном состоянии населения — конгрессмену при всех обстоятельствах полезно услышать об этом. Надо будет подготовить официальную версию.
«Бедный Луис», — подумал он; интересно, что же сказали Уланову? Но через минуту он сам узнает правду, он услышит ее от врачей.
«Бедный Луис», — еще раз подумал он, подымаясь по ступенькам на крыльцо больницы.
В четверг утром, спустя два дня после случая в каньоне, часов в девять или в десятом, почти все, кто имел хоть какое-нибудь отношение к происшедшему, собрались в ординаторской, где услышали неожиданное и тревожное сообщение об ожоге на животе у Луиса Саксла. Тем, кто пришел раньше, об этом сказал доктор Моргенштерн, который тут же куда-то исчез. Пришедшие первыми рассказали остальным. Доктор Берэн очень лаконично сообщил об этом Педерсону и тотчас же спросил, не считает ли он уместным положить на живот пузыри со льдом.
— Болей нет, насколько я понимаю, — сказал Берэн, запросто обращаясь к своему молодому коллеге. — Но они могут появиться. Однако мне кажется, что независимо от этого важно приостановить циркуляцию разрушенных клеток. Небольшое охлаждение, не ниже шестидесяти градусов по Фаренгейту или около того. Как вы считаете?
Круглое, простодушное лицо Педерсона, неспособное скрывать никакие чувства, ясно доказывало, как потрясла его эта новость. Но Берэн тактично помог ему прийти в себя, и вскоре Педерсон уже отправился проверить, правильно ли кладутся пузыри со льдом.
— Можно мне с вами? — спросил стоявший рядом доктор Бригл; он ехал всю ночь и спал не больше часу, поэтому вид у него был довольно измученный.
— Конечно. Вы еще не были наверху?
О приезде доктора Бригла стало известно только накануне. Он прославился своей работой с особыми красителями, которые, как показали опыты над животными, способствовали приостановке небольших растекающихся кровоизлияний, характерных для поздних стадий лучевой болезни. Эта работа была закончена недавно; во время болезни Нолана она еще не давала практических результатов, и, разумеется, ее еще не было, когда произошел взрыв в Японии. Никто не решал заранее, что доктор Бригл, в случае необходимости, испробует свои красители на Луисе Саксле. Его просто вызвали в Лос-Аламос.