Несколько бесполезных соображений
Шрифт:
— Да будьте же благоразумны, менеер! — воскликнул старик. — Ну что в этой арке хорошего? Несколько жалких гирлянд да пара веток. Мы же взрослые люди. Скажите спасибо, что ее нету.
Он говорил так громко и с таким подчеркнутым, ничем не обоснованным возмущением, что возле нас стали собираться прохожие.
— О чем спор? — спросил круглый, как шарик, почтальон.
— Ах, — сказала какая-то старая дева, — этот верзила влепил старому человеку пощечину.
— Вранье! — негодующе воскликнул я. — Этот тип сказал мне…
— Люди, сами посудите, —
Толпа громко расхохоталась, кто-то украдкой дал мне тычка, а почтальон крикнул:
— Вы только поглядите на этого великовозрастного младенца! Триумфальная арка ему понадобилась. Сегодня ведь не праздник!
Яростно отбиваясь и давая сдачи, я вопил:
— Наглая ложь! Он первый начал! Сказал, что построил арку…
— Люди, мне больше нечего вам сказать, — спокойно заявил старик и снял шапку, чтобы все увидели его почтенные седины. — Разве я похож на человека, который в будний день станет украшать Дам?
Конечно, не похож. Тут началась потасовка, и четверть часа спустя мы всей компанией очутились в полицейском участке.
— Студент, конечно? — сочувственно обратился ко мне усатый капрал.
— Отнюдь нет, — заносчиво возразил я и предъявил документ. Он небрежно взглянул, сел на краешек стола и осторожно начал, как человек, который вопреки своей натуре стремится подойти к делу вполне разумно:
— Послушайте, менеер, каждый из нас был молод, и шутка есть шутка, но всему есть предел, верно?
Я было попытался возразить, но он не дал мне раскрыть рта.
— Этот человек мне обо всем рассказал, — продол жал он. — Вообще-то я все прекрасно понимаю, нам тут студенты частенько дают жизни, но извините, менеер, глумиться над стариком — это уж самое последнее дело.
— Да выслушайте меня наконец! — закричал я, чуть не плача. — Этот тип подходит ко мне на Дам и просит десять центов якобы для украшения триумфальной арки, а на самом деле никакой арки нет.
Капрал ободряюще кивнул головой.
— Да полно, — произнес он. — Вы ведь образованный человек, сами должны понимать, что ваша история чрезвычайно неправдоподобна. Ну кому такое придет в голову? Нет, вы обязаны отвечать за свои поступки. Бить старого человека — это же ни на что не похоже.
— Бить?! — заорал я. — Да я никого не бил!
— У меня тут четыре свидетеля, — сурово произнес полицейский, указывая на трех кляузников и на лживую особу, которая с самого начала оклеветала меня. Они сидели на скамейке и бросали на меня убийственные взгляды.
— У нынешней молодежи нет почтения к сединам! — взвизгнула старая дева. Мужчины уныло закивали, по всему было видно, что руки у них так и чешутся меня отдубасить. Я почувствовал смертельную усталость.
— Ну да ладно, — сказал капрал, не сводя глаз с моего лица, — мы ведь здесь не палачи, менеер. На свете и без того хватает судебных
— Как же мне поступить? — спросил я, окончательно упав духом.
— Очень просто, — сказал капрал. — Уплатите старому человеку рейксдалдер, [13] и будем считать дело закрытым.
13
Монета достоинством в 2,5 гульдена
Силы мои были на исходе. Я попросил позвать старика и дал ему деньги.
— Премного благодарствую, Андрис, — сказал он, пожимая мне руку, — и давай забудем об этой истории. Мы с тобой как-никак родня, и мне не впервой получать от тебя щелчки, правда? А что касается сотни гульденов…
Я с криком выбежал из участка и прыгнул в канал. Только на дне я обрел спокойствие и справедливость.
Прогулка
В центре города ко мне подбежал серый шпиц с грязным хвостом и, затрусив рядом со мной, спросил:
— Вы Клагеса [14] не читали?
— Нет, — ответил я.
— Очень интересно, — сказал шпиц. — Только немного заумно и к тому же по-немецки. Вам непременно понравится.
Некоторое время мы молча шагали рядом. Внезапно меня осенило, что говорящие собаки попадаются нечасто. — Ты умеешь разговаривать? — спросил я.
— Да, — кивнул он. — Я граф Лестер — перевоплощенный, конечно. Жил с тысяча пятьсот тридцать восьмого по тысяча пятьсот восемьдесят восьмой год. Замок имел, в Дирене. Тоже ужасное было время.
14
Клагес, Людвиг (1870–1956) — немецкий психолог и философ-иррационалист
— Тоже? — спросил я.
— Да, как и теперь. Вот ведь гнусность — заставить человека перевоплотиться в собаку. Сплошные интриги и произвол. Мой последний повар стал кассовым аппаратом в одном лондонском кафе и втихомолку прикарманивает — достаточно, чтобы каждый вечер ходить куда-нибудь развлекаться. А мне только и остается углы обнюхивать.
— Все в руце божией, — заметил я афористически. — А что, кассовые аппараты действительно развлекаются?
— О, Лондон велик! — беспечно сказал он.
Мы все брели, брели. Стал накрапывать дождь.
— А с какой стати ты, собственно, вспомнил Клагеса? — спросил я.
Он залаял, обнажив зубы.
— Пардон, — сказал я, — но ведь ты только что разговаривал.
— Спятил ты, что ли! — возразил он. — Собаки не умеют говорить.
— Не обижайся, — сказал я. — Похоже, тут какое-то недоразумение.
Я приподнял шляпу, свернул в переулок и по рассеянности налетел на полицейского. Извинившись, я пошел дальше, но он разочарованно воскликнул: