Несколько дней из жизни следователя (сборник)
Шрифт:
Однажды капитан Красин заявился к Петрушину с утра пораньше. Посидел в молчании, покурил, полистал, не читая, протоколы.
— Ты знаешь, — прервал он наконец молчание, — Михнюк недавно две с половиной тысячи на бегах просадил. Как тебе это нравится?
— Когда именно?—насторожился Петрушин.
— Где-то в мае.
— Откуда знаешь? — следователю вынь да положь источник информации, чтобы его можно было запротоколировать.
— Вот это лишнее, этого не надо, — начал наводить тень на плетень Красин. — Тотализатор—вещь хитрая, в ней разбираются только я да еще несколько человек. Ты этого не поймешь.
— Он что, играл постоянно?
— Да как тебе сказать... Не так чтобы постоянно, но поигрывал.
— Послушай, капитан,— после долгой тяжелой паузы сказал Петрушин, — их уже стало трое, не хватит ли?
— Бог любит троицу, — легкомысленно заметил Красин.
— Ты-то уж, небось, отчитался — такой выбор! Шепнул бы, кто у тебя там значится по отчету,
— Не шепну.
— К сожалению, — вздохнул Петрушин, — при таком раскладе у нас нет гарантий в том, что не появится кто-нибудь еще, четвертый.
— Нет, троих достаточно, — решил Красин.
Дело № 23385.
Накануне Симонину снился страшный сон. Снился день рождения. Домой приходили незнакомые люди и дарили цветы, роскошные цветы с дурманящим ароматом. Люди приходили, оставляли цветы и уходили, приходили и уходили, приходили и уходили... На столе, креслах, стульях, серванте, софе, диване — всюду лежали горы цветов, а люди все приходили и уходили, приходили и уходили. И вот уже цветами завален весь пол. Он, Симонин, стоит в цветах уже по колено... уже по пояс... уже по грудь, а люди все приходят и уходят — радостные, улыбающиеся. Вот уже и дышать нечем, он рвет на себе рубаху, пытается выбраться из-под цветов, открыть окно, но никак не может. Он кричит, зовет на помощь, но голоса не слышно — голос вязнет, пропадает, теряется. Разбудила его жена. Потом уже, утром, он понял причину своего сна: жена положила в белье сверх меры ароматизированных бумажных листиков. Они хоть и импортные, хоть и пахнут тонко и изысканно, но требуют дозировки.
Возвращаясь с работы, Симонин уже в подъезде почувствовал что-то неладное, какую-то тревогу. Дверь его квартиры оказалась распахнутой. В квартире были четверо работников милиции и какие-то люди. Симонин растерялся, но быстро взял себя в руки.
— По какому праву?! — возгласил он с ложным пафосом.
Работники милиции оставили свои дела .и повернулись в недоумении к Симонину.
— Это мой муж,—объяснила им законная половина, а затем весьма невозмутимо сообщила. — Сережа, нас обокрали.
Симонин обежал глазами обстановку, расслабился и несколько виновато спросил:
— Что украли?
— Твою коллекцию, — ответила жена.
Симонин потрясенно застыл, затем рванулся к «стенке», распахнул дверцы ящика. Пусто. Ноги его ослабли. Симонин опустился на пол.
— Что, ценная коллекция? — участливо спросил капитан милиции.
Симонин не отреагировал, вместо него ответила жена:
— Очень ценная. Ефимка с этим... с признаками.
— Какие признаки, опишите, — деловито попросил капитан.
— Прекрати, Маша, — приходя в себя, процедил Симонин.
— Будем искать, — пообещал капитан
— Они все подписаны «Симонин», — опять встряла жена.
— Маша! — с досадой оборвал Симонин. — Пустое... Что упало, то пропало. Ничего особенного... Так, увлеченье, — произнес он с придыханием.
Жена удивленно поглядела на Симонина, вроде бы опять намеревалась встрять, но не решилась.
Дело № 23561.
Секретарша вручила Петрушину пакет, который он ждал с нетерпением.
«...Изучением следа, обнаруженного на внешней поверхности крышки ящика-сейфа при опылении восстановленным железом в смеси с сажей и откопированного на светлую дактилопленку, установлено: в следе отобразилась центральная часть завиткового папиллярного узора, внутренний рисунок которого имеет вид петли-спирали. Потоки папиллярных линий направлены по ходу часовой стрелки. В следе отобразилось достаточное количество мелких признаков, что позволяет признать его пригодным для установления личности...»
Переведя дух, Петрушин с опаской и надеждой принялся читать дальше.
«...Сравнительным исследованием установлены совпадения как по общим, так и по мелким признакам, которые в своей совокупности индивидуальны и дают основания для вывода о том, что след участка ладони на лицевой части крышки ящика-сейфа оставлен ульнарным участком кожного покрова ладони левой руки Сапогова».
Петрушин облегченно вздохнул и расслабился: «Это уже что-то, с этим надо считаться. Но главное впереди, на следующей странице акта».
«...В представленном фрагменте следа, обнаруженного на внутренней поверхности крышки ящика-сейфа, папиллярные линии проходят двумя потоками. В левом потоке они образуют сложный рисунок в виде петли, у которой ножки направлены влево. В правом потоке папиллярные линии проходят снизу вверх, вертикально. Оба потока образуют у основания фигуру в виде дельты...»
Изучать «потоки» и их «основания» у Петрушина не хватило терпения, и он, перевернув страницу, заглянул в конец.
«...В результате раздельного сравнительного исследования установлен ряд совпадающих признаков фрагмента следа, оставленного на внутренней поверхности крышки ящика-сейфа, с оттиском ладонной поверхности правой руки Сапогова. Однако совокупности этих признаков недостаточно для идентификации личности».
Эти заключительные строки нельзя было читать без глубокого разочарования, и следователь испытал его. Он потерял верную улику. След, обнаруженный на внешней поверхности крышки, говорил лишь о том, что Сапогов прикасался к ящику, и не более того. Этот факт можно использовать в психологических целях, по сделать из него доказательство вряд ли возможно. Внешняя поверхность заветного ящика не являлась для Сапогова запретным местом — запретным были его внутренности. А здесь вышла осечка. Поскольку на самого Сапогова изливать досаду не имело смысла, а на кого-то излить надо было обязательно, Петрушин излил ее на эксперта-перестраховщика, который испортил ему улику. «Совокупности недостаточно»,— раздраженно повторял он про себя. — А кто определяет эту достаточность? Сколько нужно совпадений этих завитков и петель с раскоряченными в разные стороны ножками, чтобы было достаточно, — шесть, восемь, десять?»