Несколько печальных дней (Повести и рассказы)

Гроссман Василий Семенович

– Что за прелесть ездить на легковой машине, – кажется, всю жизнь бы каталась.

Это была ее вторая поездка на автомобиле – в позапрошлом году они со свекровью, приехавшей погостить, наняли на вокзале такси. Правда, та первая поездка была немного омрачена – шофер всю дорогу ругался, говорил, что у него камеры спустят и что для такого багажа нужно нанимать трехтонку.

Не успели они зайти в комнату, как раздался звонок.

– А вот и дядя Лева пришел, – сказала Вера Игнатьевна и взяла девочку за руку, повела ее к двери.

– Знакомьтесь, – сказала

она, – это Ксенья Майорова, а это товарищ Орлов, дядя Лева, мой муж.

– Здравствуй, дитя мое, – сказал Орлов и погладил девочку по голове.

Вид гостьи разочаровал его, он представлял ее себе крошечной, миловидной, с печальными, как у взрослой женщины, глазами. А Ксенья Майорова была коренастая, некрасивая, у нее были серые узкие глаза, толстые, красные щеки и немного оттопыренные губы.

– Мы на машине ехали, – хвастливо сказала она басовитым голосом.

Пока Вера Игнатьевна готовила ужин, Ксенья ходила по комнате и осматривалась.

– Тетя, а радио у вас есть? – спросила она.

– Нет, деточка, пойди-ка сюда, мне нужно тебе кое-что сказать.

Вера Игнатьевна увела ее по всяким делам, и в ванной комнате они беседовали про зоологический сад и планетарий.

За ужином Ксенья посмотрела на Орлова и ехидно рассмеялась:

– А дядя рук не помыл.

Голос у нее был густой, а смех тоненький, хихикающий.

Вера Игнатьевна спрашивала Ксенью, как по-немецки называется дверь, сколько будет семь и восемь, расспрашивала, умеет ли она кататься на коньках. Она поспорила, как называется столица Бельгии, – Вера Игнатьевна предполагала, что Антверпен.

– Нет, Женева, – утверждала Ксенья и упорно трясла головой, надувала щеки.

Лев Сергеевич отвел жену в сторону и шепотом сказал:

– Уложи ее, и я посижу возле нее, расскажу что-нибудь, она чувствует себя у нас как-то по-казенному.

Вера Игнатьевна сказала:

– Лев, может быть, ты выйдешь покурить в коридор, а мы пока проветрим.

Орлов ходил по коридору и старался вспомнить какую-нибудь сказку. Красная Шапочка? Эту она, наверное, знает. Может быть, просто рассказать ей о тихом городе Касимове, о лесах, о прогулках по берегу Оки, рассказать про брата, бабушку, сестер.

Когда жена позвала его, Ксенья уже лежала в постели. Лев Сергеевич сел рядом с ней и погладил ее по голове.

– Ну как, нравится тебе у нас? – спросил он.

Ксенья судорожно зевнула и потерла кулаком глаза.

– Ничего, – сказала она и серьезно спросила: – Вам, верно, очень трудно без радио?

Лев Сергеевич принялся рассказывать ей про свое детство, а Ксенья зевнула три раза подряд и сказала:

– Одетым сидеть на кровати вредно, с вас микробы переползут.

Глаза ее закрылись, и она, полусонная, начала лопотать неясным голосом, рассказывать какие-то дикие истории.

– Да, – плаксиво говорила она, – меня на экскурсию не взяли. Лидка в саду видела, почему она не сказала, а я два раза в кошельке его носила, вся поколотая хожу… а про стекло не я сказала… сама она легавая…

Она уснула, а Лев Сергеевич и Вера Игнатьевна

молча смотрели на ее лицо. Спала она бесшумно, губы ее еще больше оттопыривались, рыжие хвосты косичек шевелились на подушке.

Откуда она – с Украины, с Северного Кавказа, с Волги? Кто отец ее? Может быть, он погиб на славной работе в забое, в дыму на колосниковой площадке или он утонул, сплавляя лес? Кто он? Слесарь? Грузчик? Маляр? Лавочник? Что-то величественное и трогательное было в этой спокойно спящей девочке.

Утром Вера Игнатьевна ушла за покупками, нужно было запасти продуктов на три праздничных дня. Кроме того, она хотела сходить в большой «Мосторг» и купить шелкового полотна на летнее платье. Лев Сергеевич остался с Ксеньей.

– Слушай, mein liebes Kind, – сказал он, – гулять мы сейчас не пойдем, а посидим дома.

Он усадил Ксенью к себе на колени, рукой обнял ее за плечи и принялся рассказывать.

– Тихо, тихо сиди, будь умницей, – говорил он каждый раз, когда Ксенья пыталась сойти с его колен. И она успокоилась, сидела, посапывая и внимательно глядя на говорившего дядю Леву.

Вера Игнатьевна вернулась к четырем часам, очень уж много народу было в магазинах.

– Что это ты такая надутая? – испуганно спросила она.

– Да, надутая, – сказала Ксенья, – может быть, я есть хочу.

Вера Игнатьевна побежала на кухню готовить обед, а Лев Сергеевич продолжал развлекать девочку.

После обеда Ксенья попросила бумаги и карандаш, чтобы написать письмо.

– Марки не нужно, я его сама Лидке отдам, – сказала она.

Пока Ксенья писала, Вера Игнатьевна предложила мужу пойти всем вместе в кино, но Лев Сергеевич замахал на нее руками:

– Что ты говоришь, Вера, сегодня жуткая толкотня, мы, во-первых, билетов не достанем, во-вторых, в такой вечер хочется посидеть дома.

– Мы, слава богу, все вечера дома сидим, – возразила Вера Игнатьевна.

– Ну, не спорь, пожалуйста, – рассердился Орлов.

– Ей скучно, она ведь привыкла всегда на людях, с подругами.

– Ах, Вера, Вера, – ответил он.

Вечером все пили чай с кизиловым вареньем, ели торт и пирожки. Торт очень понравился Ксенье, и Вера Игнатьевна забеспокоилась, пощупала живот девочки и покачала головой. А у Ксеньи после чая действительно заболел живот, она помрачнела и долго стояла у окна, прикладывая нос к холодному стеклу,– когда стекло делалось теплым, она передвигалась немного и снова грела носом стекло.

– Ты о чем думаешь? – спросил, подойдя к ней, Лев Сергеевич.

– О всем, – сердито сказала она и снова расплющила нос об стекло.

Теперь, наверное, собираются ужинать. Подарки она не успела взять, и ей оставят что-нибудь плохое – книжку про животных, а у нее уже есть такая книжка. Правда, можно будет обменяться… Очень славная тетя эта Вера. Жалко, что она не воспитательница. А девочки, которые остались, целый день катаются на грузовике. Вот она сделается летчиком и сбросит на этого дяденьку газовую бомбу. Какие-то старые девочки во дворе – наверное, из седьмой группы.