Неслабое звено
Шрифт:
– Нет, зар-р-раза!! Никуда ты не уйдешь! Святокрад, анафема!
– Останови, попробуй. – В голосе второго звучали отчаянные, истерические нотки. – Не подходи-и-и! Убью-ю!
Затем они сцепились вновь и вдруг, поскользнувшись на гладком церковном полу, так вдвоем и рухнули, переворачивая высокий семисвечник прямо на свечной ящик. Поднялся, пошатываясь, только один. Он нагнулся над лежащим, попытался повернуть тому голову вверх, затем попробовал приподнять его. Но тут же почувствовал липкую теплоту на своих ладонях, отшатнулся в ужасе и в том же неясном, дрожащем свете лампад вдруг увидел, что руки его черны от крови.
Дикий, отчаянный,
…Случилось это десять дней назад, и поначалу расследование этого печального, но по нашим временам не столь уж исключительного и вопиющего факта в сферу интересов главного управления не попало. Но почти сразу же рутинная, вообще говоря, церковная кража и не менее рутинное убийство стали обрастать крайне неприятными деталями и особенностями.
– Тут-то Орлов меня и удивил. – Гуров улыбнулся, хотя и несколько печально. – Впрямую, как ты, Станислав, сам понимаешь, не сказал, но из его слов об «оперативной информации» я для себя сделал четкий вывод: осталась у нашего с тобой шефа с тех еще времен своя «внедренка,» и очень нехилого уровня. Ты же сам прекрасно знаешь – он и сыщиком был экстра-класса. Да таковым и остался…
– Во-он что… – понимающе протянул Крячко.
Любой чего-нибудь профессионально стоящий сыщик имеет в криминальных кругах нескольких людей, которых в свое время завербовал, сломав на чем-то или, что тоже нередко, «купив» – скажем, переформулировав статью УК на более легкую. Бывает, и нередко, что такие, по блатным понятиям, «суки» занимают в криминальной иерархии довольно высокие места. Вплоть до самых высоких. Информация, которую «сливают» своему хозяину-оперативнику такие «тихушники», или «внедренки», порой бывает просто бесценна. Поэтому их берегут, ибо если в блатной среде станет известно о подобных связях – а порой и подозрения хватает, – то жизнь «внедренки» будет очень недолгой, а смерть – очень мучительной.
Существует неписаный, но строжайшим образом выполняющийся закон – ни методами подобной вербовки, ни способами связи, ни, наконец, информацией о конкретной личности «тихушника» оперативник не делится ни с единым человеком. Включая коллег, лучших друзей и начальников любого ранга.
Само собой, были такие «внедренки» и у Гурова, и у Крячко. Оказывается, имелись они и у Петра Николаевича Орлова, точнее, оставались с тех еще времен, когда генерал сам, лично, занимался оперативной работой. И вот один из них связался с Орловым по собственной инициативе – видимо, была у них на этот счет договоренност, – поскольку посчитал орловский «тихушник» дошедшие до него новости и слухи исключительно важными. А они как раз и касались той самой церковной кражи. И была эта информация такой поганой, что Орлов, поразмыслив малость, решил забирать дело в свои руки – в ведение главного управления.
– Видишь ли, Лев. – В голосе генерала слышалась неподдельная грусть. – Информация, конечно, оперативная и непроверенная, этакое блатное агентство ОБС – это, если не знаешь, одна баба сказала, оно есть шанс, что хоть процентов пятьдесят в этом трепе – правда. А в этом случае мы можем оказаться по уши в… известной субстанции. Такой вселенский хай поднимется, что мало никому не покажется. Но самое смешное, что если кое-какая дрянь начнет-таки сбываться, то дело это все едино, к песьей матери, повесят на нас, горемычных. Просто потому, что наш это уровень и наша пахота. Заметь – тогда
Вот уж интуицию – что свою, что генерала – Гуров привык уважать. Весь его профессиональный опыт свидетельствовал: без этой труднообъяснимой, точно не определяемой способности принимать верные решения и просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед при минимуме сведений, данных, улик сыщик мало чего стоит.
Оказалось, что украдена была не одна, а пять икон, но четыре – раньше и без столь печального финала, как с трупом сторожа. Поэтому пропажа их оставалась до последнего времени незамеченной – на соответствующих местах оказались прекрасно выполненные копии, подделки. Эту же, последнюю, копировать не пытались, утащили без всяких сложностей.
– И почему? – поинтересовался Крячко, которого рассказ Гурова заинтересовывал все больше и больше.
– Вот я у Орлова то же самое спросил.
Выяснилось, что церковь была старинной, построенной еще в XVIII веке по проекту самого Николая Львова. А иконы для нее писал его друг, знаменитый наш российский живописец – портретист Боровиковский. Те самые четыре первых – как раз его работы. Они тоже представляют собой громадную культурную, да и материальную ценность. Но все же не такую, как последняя. Появилась она в ограбленной церкви недавно, менее полугода тому назад, а до того висела в другом московском храме – Ризоположения, что на Донской улице.
– Почему икону переместили из одного храма в другой, не знаю, – пояснил Орлов, – да и не важно нам это. По каким-то внутрицерковным соображениям, которых нам с тобой, Лева, все равно не понять. Но она совершенно особого, как мне эксперты наши объяснили, письма. Они говорят, что знаменитая эта тверская школа своей самобытностью обязана особенным же тверским краскам – «землям», полученным из местных минералов. Они-то и придавали иконам и фрескам ни на что не похожий колорит.
– Понял, – задумчиво отозвался Гуров. – Не больно-то подделаешь. И, самое главное, преступник об этом перемещении узнал. Значит, у него был во внутрицерковной среде сообщник. Или… Или он сам из этой среды.
– Именно, – согласно кивнул генерал. – Причем обрати внимание: из того храма икону красть не пытались, а из этого, по проторенной с иконами Боровиковского дорожке… Значит?
– Сообщник или сам преступник связан как раз с Духосошественской церковью. А… С первыми четырьмя? Как обнаружили-то? Что, тоже оперативная информация?
– Она самая, – коротко отозвался Орлов. – Потом проверили наши эксперты плюс параллельно ребята-реставраторы с Большой Ордынки. Ну, и отца Михаила пригласили, он в церкви главный. Все точно.
– Но все равно, Петр, – Гуров пожал плечами в некотором недоумении, – чего-то до меня не доходит – при чем тут мы? История, конечно, поганая, но…
– Это она сейчас поганая, – мрачно сказал Орлов, – а станет архипоганой, если…
Дойдя до этого момента, рассказа Гуров специально сделал паузу, желая подхлестнуть интерес «друга и соратника». И не ошибся, конечно.
– Если что? – жадно поинтересовался Станислав, закуривая очередную сигарету. – Ты меня, Лев, своим пересказом ваших с генералом художественных штудий вконец заинтриговал. Что Орлову еще его «внедренка» напела?