Несломленная
Шрифт:
— То-то же! Я — человек-катастрофа.
Что-то бурно обсуждая и активно жестикулируя, мимо прошагали гендиректор, его зам, коммерческий директор, в общем вся "элита" ФАКа. Ржавый, проходя в составе вышеперечисленной коалиции, окинул меня любопытным взглядом и улыбнулся.
— Кость, а кто это? — тихо спросила я, кивнув на удаляющуюся спину финансиста.
— Рыжий что ли? Так это Голубь, финансовый директор, только из командировки вернулся. Ты чем слушала, на планерке же говорили о нем.
— Голубь — это прозвище? Типа, любит подгадить в неожиданный момент?
— Голубь — это просто Голубь,
Голубь… ну надо же.
Остановившись у лифта, Ржавый беседовал с Малиновским, и, договорившись о чем-то, мужчины, пожав друг другу руки, разошлись. Проходя мимо меня, Марат Игнатович снова улыбнулся. Слегка, лишь глазами и краешком губ.
— Капучино, как ты любишь, прошу, — протянул напиток Костя.
Бумажный стакан обжигал ладони. Я задумчиво проводила взглядом фигуру в сером. Рыжий. Смешной.
Люблю голубей.
* * *
Следующие несколько недель мы сталкивались со Ржавым то у входа в здание, то в лифте, то в холле. Три этажа бизнес центра принадлежали нашей компании: масса коридоров, кабинетов, закоулков, но почему-то куда бы я не пошла, везде натыкалась на его рыжую шевелюру. Сталкиваясь, мы, безмолвно улыбаясь, расходились по разным сторонам, и я ещё долго ощущала затылком его пронизывающие взгляды. Я не придавала большого значения этим совпадениям, и упорно старалась не замечать его повышенное внимание. Мне не казалось — он абсолютно точно меня будто бы изучал. Не могу сказать, что это было неприятно, но мне было немного неуютно, и, как минимум, странно. Я явно не соответствовала тому типу женщин, которых выбирают такие импозантные мужчины, и не важно в качестве кого: жен, подруг, любовниц. Мужчины, подобные ему, выбирают женщин шикарных, уверенных в себе. С большой грудью, осиной талией и копной платиновых, струящихся по спине волос. Как Светочка. Вот она как никто подходила под данное описание. Но Ржавый почему-то упорно находил глазами именно меня, заставляя тем самым смущаться. Смущаться не как школьницу, я не краснела и не потупляла скромно взор, просто было невдомек: что тебе от меня нужно?
К тому времени я уже давно переросла свои подростковые комплексы, к тридцати, знаете ли, ты волей-неволей учишься принимать себя такой, какая ты есть. В рыжих волосах и веснушках я научилась видеть свою изюминку, в угловатости — некий шарм, в несуразной одежде — свободу, а невезучести — закономерность. Я такая, и я научилась жить в гармонии с собой. У меня просто не было выбора. Хотя нет… был… и тонкий косой шрам на запястье об этом постоянно напоминал. Но, видимо, кому-то "там" было угодно, чтобы я жила… С того дня, когда я увидела поседевшего, за какие-то сутки от горя отца, и бледную, осунувшуюся до неузнаваемости бабушку, именно с того самого дня я перестала быть слабой. И научилась любить себя.
Часть 4
Город Н. 1997 год.
Вообще, я всегда любила учиться. Русский язык, география, история, точные науки — все это давалось
Ира с Галей вечно высмеивали ребят, тусующихся вечерами на исписанных непристойными выражениями лавках:
— Сидят, двоечники, портвейн посасывают, и песни матерные горланят. А завтра будут канючить: “Лаврова, дай алгебру списать”, - демонстративно отвернувшись, с презрением фыркнула Галя.
— Ага, они только и умеют, что курить да материться! — поддержала её Ира, взяв крепче подругу под руку.
Наша троица прошла мимо шумной компании и вслед раздался взрыв хохота. Они смеялись над нами. Они всегда смеялись над нами! Клоунессы, заучки, серые мыши, посмешище…
Вернувшись домой, я ещё долго наблюдала за ребятами с балкона.
Они играли на гитаре, дурачились, травили анекдоты, и отпивали вино прямо из бутылки, передавая её по кругу. Такие раскрепощенные, такие беззаботные… Я мечтала быть такой же, как они.
Мечтала, что однажды я буду так же сидеть рядом, и пить вино, взяв бутылку из рук Кирилла…
Я разглядывала его силуэт в опустившихся на город сумерках, с болью наблюдая, как смело он флиртует с девчонками, приобнимая то одну, то другую, и больше всего на свете мечтала оказаться на их месте. Что его руки когда-нибудь окажутся на моей талии.
Я фантазировала, как он убирает прядь волос с моего лица, и чуть наклонившись целует в губы… Мне было стыдно за подобные мысли, я прямо чувствовала как краска равномерно приливала к лицу, но не думать об этом я тоже не могла. Шестнадцать лет, невероятное буйство гормонов… Тогда я всерьёз полагала, что я самый несчастный человек на свете, и что хуже чем сейчас быть просто не может.
Как же сильно я тогда ошибалась.
Часть 5
Санкт-Петербург, 2012 год, декабрь.
— И кто вообще придумал эти дурацкие посиделки в том пафосном ресторане? Собрались бы в конференц-зале, купили шампанского, накромсали бутербродов… Куда душевнее, разве нет? — ворчала я, стоя на шаткой стремянке, сжимая в зубах рулончик скотча.
— Ты с ума сошла? Это же совок какой-то! — возмутился Костя, придерживая меня за ноги. — Бутербродики со шпротами, Пугачёва по первому, Советское шампанское в хрустальных бокалах, и эта… как её, икра заморская…
— …баклажанная! — произнесли мы хором и рассмеялись. Я аккуратно спрыгнула со стремянки и гордо окинула взглядом свою работу.
— Ну, как тебе? Класс?
Над входом в офис красовалась сплошь усыпанная блестками бумажная вывеска “С новым Годом” опутанная паутиной разноцветной мишуры.
— М-да… Прям чувствую от тебя провинциальный запашок, с примесью нафталина и бабушкиной шали, — пошутил Костя, за что получил от меня скотчем по лбу.
— Ничего ты не понимаешь, Линьков! Это же настоящий Новый Год, а не это ваш гламур, который никому не нравится. Белая ёлка с однотонными шарами, нет, ну где это видано? Ерунда какая-то! Так же и с рестораном.