Неслучайная ночь
Шрифт:
Ветер, собрав испорченный провиант, ушел. Егор подался к Ульяне, взял ее за руку и притянул к себе.
– Сядь…
Ульяна послушно опустилась рядом с ним.
– Ну и что ты там напридумывала?
– Я видела это все!
– Что – все?
– Как ему в живот втыкали стержень! И не кто-то – а я!
– Во сне?
– Да я уже и не знаю, снилось мне все или взаправду было.
– Раз не знаешь, молчи. Потому что, если ты озвучишь свои мысли в присутствии ментов, можешь попасть под подозрение.
– И что мне говорить на допросе?
– Мы все будем говорить одно и то же: напились, завалились спать, а Дрозд
– А когда тут будет милиция?
– Не скоро. От города ехать полчаса, не меньше.
– И что делать до их приезда?
– Да что хочешь. Я лично катнусь. Ветер отличный!
И, похлопав Ульяну по плечу, Баринов направился к станции, где оставил свое снаряжение. Ему очень хотелось показать всем, а особенно Мичуриной, что ему не о чем беспокоиться.
Глава 2
Слава взял бутылку водки и вышел с ней на улицу. Пить не хотелось, но как еще успокоиться? Дома он обычно принимал настойку пиона, но у Ветра ее не было (Кравченко проверял), и пришлось бороться со стрессом излюбленным способом большинства российских мужчин. Налив себе граммов сто, Вячеслав выпил. После чего прошел несколько метров к морю и сел на песок.
Чуть в сторонке готовил свой кайт Баринов. Непробиваемый Егор к смерти Дрозда отнесся с полным равнодушием и теперь вел себя как ни в чем не бывало.
Славу же пробивала нервная дрожь! Он очень боялся, что его заподозрят в убийстве. И тогда…
– Теперь ты можешь сказать, из-за чего вы в институте подрались? – услышал он над своим ухом.
Вздрогнув, Кравченко обернулся. За спиной стояли Марк и Сергей.
– Выпьете со мной? – спросил Слава.
– Нет, не могу больше, – ответил первый.
– А я просто воздержусь, – сказал второй. – Иначе не смогу связно показания давать…
Кудряш с Ветром опустились рядом со Славой. Марк достал из кармана пакет семечек и стал их грызть. Сергей просто откинулся назад, заложив руки под голову, и устремил взгляд в небо.
Вячеслав налил себе водки, выпил. Вкус ее показался ему отвратительным, и он решил, что тоже больше пить не может.
– Так ты расскажешь? – спросил Марк.
Слава некоторое время молчал, хмуро глядя перед собой, но, когда заговорил, Марку стало ясно, что он решил приоткрыть завесу тайны.
– Дрозд был очень завистливым человеком, – издалека начал Кравченко. – Я знал об этом, потому что дружил с ним. Постоянно слышал от него – везет Пашке (Федьке, Кольке, Саньке): у него родители богатые (дядя – ректор, сестра – за границей, невеста – с приданым). Везет Егору Баринову: его, дурака, такая баба любит. Везет Марку: у него память феноменальная, учить ничего не надо. Везет Ветру: к нему деньги так и липнут. Но чаще я слышал другое: везет тебе, Славка, все тебе на халяву достается – и внешность что надо, и умный, и спортсмен, и артист, и бабам нравишься. И дальше в том же духе. А что я разрываюсь, чтобы и по учебе не отставать, и тренировки и репетиции не пропускать, он как будто не замечал. Мне бы тогда понять, что нельзя с такими дружить, но – глупый был. Ванькина зависть меня не только забавляла, но и в собственных глазах возвышала. Я сам
– Да это понятно, – перебил нетерпеливый Ветер. – Дальше-то что?
– Помните историю с моей несостоявшейся женитьбой?
– Такое разве забудешь… Ты после нее отходил года полтора. Невеста твоя, Алла, кажется…
– Юля.
– Юля тебе изменила, да? Когда ты на сборах был?
– Да. И подсунул ей того парня именно Дрозд.
– Как так?
– Я, естественно, об этом узнал с опозданием. Совершенно случайно. Я из больницы выписался, с клюкой ходил и как-то забрел в одну пивнушку. Режим соблюдать уже не надо было, а отвлечься необходимо, вот я и позволял себе пару кружек в день. Вот сижу, пивко попиваю, смотрю – рожа знакомая! Хоть я лицо Юлиного любовника видел мельком, оно как-то в память врезалось…
– И ты подошел, чтоб разобраться?
– Не, я сначала водки выпил. И только потом…
– Ну и?
– Ну и вывел его во двор… поговорить… Только парень струхнул, драться со мной не стал. Зато все выболтал! Оказывается, никакой он не старый Юлин друг (она-то уверяла, что был когда-то ее парнем и явился к ней свататься). Познакомились на дискотеке, она оставила свой телефон. Потом позвала в гости. Он пришел. Юля ему отдалась…
– А при чем тут Дрозд?
– А ему, оказывается, было известно, что Юля на передок слаба. Город у нас большой, но не настолько, чтобы жители ничего друг о друге не знали. Большая деревня то есть! Дрозд всегда любил сплетни собирать, вот и прознал про Юлю. С мужем-то она развелась не из-за его патологической ревности, а потому что не раз ее с другими застукивал, а когда надоело ему жениных любовников с лестницы спускать, подал на развод. Юля не сильно убивалась из-за этого, но все же немного огорчилась. Ей нравилось быть замужней. И помощник в доме есть, и статус у нее другой, и отец до нее не докапывается. Поэтому так обрадовалась, когда я ее под венец позвал. Дрозд, обо всем этом узнав, чуть от счастья не описался. И, главное, рассказывать мне ничего не собирался. Ему интереснее было помалкивать и представлять, как на моей голове рога пробиваются. Но, видимо, быстро ему простое кино надоело, захотелось спецэффектов.
– Это как?
– То, что Юля бывшему изменяла напропалую, Дрозда в скором времени перестало забавлять, ему захотелось убедиться, что и у меня уже рожки проклевываются. Но никаких слухов до него не доходило. Тогда он решил Юлю подтолкнуть. Зная, что она без ума от спортивных, нагловатых парней, Дрозд подговорил одного из таких подкатиться к Юле. Да еще информацией его снабдил, гаденыш! Что ей нравится из литературы, кулинарии, кинематографа, какое вино она предпочитает, над какими шутками смеется, от каких поцелуев млеет… Я ж, дурак, все ему рассказывал!
– Ну тогда понятно, – вздохнул Ветер. – Охмурил засланный казачок твою Юляшу на раз-два.
– И ничего удивительного в том нет, – заметил Марк. – Если целенаправленно соблазнять женщину, устоит лишь одна из тысячи.
– Да ни одна не устоит! – фыркнул Ветер с присущим ему цинизмом.
– Тут мы похожи, – встал на защиту слабой половины человечества Марк. – Мужчина тоже не проявит стойкости, но женщину будут мучить угрызения совести, а нашего брата ни фига. Тем мы и различаемся.